Н.В. Кочубей

Сумской государственный педагогический университет

В статье рассматривается эволюция научного знания с точки зрения изменения типов рациональности. Показано, что вместе с переходом к изучению человекоразмерных объектов происходит нарастание этической составляющей научной рациональности. Анализируется роль этизации научного знания в связи с усилением коммуникативности современного научного дискурса.

В философско-методологической литературе неоднократно анализировались метатеоретические основания науки. В этом ряду можно выделить Т. Куна, который проанализировал эволюцию научного знания с точки зрения изменения научных парадигм, И. Лакатоса, рассмотревшего изменения исследовательских программ. К данной исследовательской традиции можно отнести также «тематические идеи» Дж. Холтона, «исследовательскую традицию» Л. Лаудана и др. В работах В.С. Степина, посвященных данной тематике, разработана эволюция оснований научного знания [5]. Данную концепцию мы применим к нашему исследованию. Попытаемся прояснить, какие изменения претерпевает образ науки, как при этом трансформируется её самосознание. Эти изменения мы рассмотрим с точки зрения кризисных состояний науки. Нас также будет интересовать когерентность этих процессов - своеобразная «встреча», наложение современного кризисного состояния

науки, получившего название «гуманитарной революции», и становление её самосознания как имманентного процесса. В этом контексте мы исследуем, каким образ науки становится в эпоху постнеклассики, как изменяются ее нормы и идеалы, как на этот процесс влияет рост и развитие самого научного знания. Попытаемся также проанализировать, как изменяется самосознание науки в связи с революционными изменениями, которые в ней происходят, может ли синергетика, с развитием которой связывают переход научного знания к новым парадигмальным основаниям, способствовать выходу из современного кризиса.

В науке происходила периодическая смена идеалов, норм, методологических установок. Эти модернизации в ткани самого научного познания являются, по мнению В.С. Степина, одной из важнейших характеристик глобальных научных революций и основанием для становления основных типов научной рациональности - классической, неклассической и постнеклассической [6]. Для классического естествознания идеалом было построение абсолютно истинной картины природы. При этом из описания и объяснения исключалось всё, что относилось к субъекту и процедурам его познавательной деятельности. Разум, наделенный статусом суверенности, дистанцировался от вещей, как бы со стороны наблюдал и исследовал их и был детерминирован только свойствами изучаемых объектов. Идеалы и нормы классического типа рациональности основывались на понимании познания как наблюдения и экспериментирования, раскрывающего тайны природы познающему её разуму. Эти идеалы и нормы обеспечивали познание простых систем, их структур. Сложные саморазвивающиеся системы в этом типе рациональности описывались феноменологически и зачастую оставались за пределами классических научных исследований.

Подобные трансформации и критические состояния научное познание в различные эпохи переживало по-разному. Известно, что лорд Кельвин во второй половине ХІХ века утверждал, что полную и ясную научную картину мира портят два небольших облачка - две нерешенные проблемы - это излучение абсолютно черного тела и явление фотоэффекта. То есть были вполне авторитетные заявления и представления о том, что познание мира подходит к концу, остались только последние усилия. Именно поэтому кризис науки конца ХІХ века воспринимается сегодня многими учеными, прежде всего, как кризис притязаний науки на всезнайство, кризис ожидания возможности полного познания если не всего мира, то, по крайней мере, того или иного фрагмента действительности.

С конца ХІХ и до середины ХХ века происходит преобразование классической рациональности и становление новой неклассической науки. В это время получают развитие квантовая физика, космология, возникает квантовая химия, со становлением генетики получает новый импульс к развитию биология. Особое место в становлении неклассической рациональности занимают кибернетика и теория систем. Новая наука формирует и новые идеалы и нормы. Возникает понимание относительной истинности теорий, допускается истинность нескольких теорий, их взаимодополнительность. В связи с этим особенно в квантово-релятивистской физике «в качестве необходимого условия объективности объяснения и описания выдвигается требование четкой фиксации особенностей средств наблюдения, которые взаимодействуют с объектом» [6, 38-39]. Это обстоятельство существенно отличает данную - неклассическую рациональность от предыдущей - классической. Как уже было отмечено, в эпоху классической рациональности одним из основных идеалов познания было объяснение и описание объекта исследования самого по себе. Поэтому, в частности, классическую рациональность не интересовали средства исследования. В неклассическом естествознании, особенно в квантоворелятивистской физике, формируются такие идеалы и нормы доказательности и обоснования, как принцип наблюдаемости, а также принцип соответствия. Первый предполагает экспликацию операциональной основы вводимой системы понятий, а благодаря второму проясняется связь между новой теорией и теми, что ей предшествовали.

Очень важным для неклассической рациональности является также иное понимание роли субъекта познания. Если раньше он воспринимался как дистанцированный от познаваемого им мира, то теперь субъект детерминируется этим миром, находится внутри него. Субъект познания включен в структуры познавательной и социальной деятельности. Эту деятельность, присутствие субъекта невозможно элиминировать из понятий и выводов, из средств наблюдения познаваемых объектов и процессов. Для неклассической рациональности важен не только мир сам по себе, но и способы постановки вопросов, которые, в свою очередь, зависят от развития средств и методов познания. Данный тип рациональности и соответствующая ему система научных идеалов и норм значительно увеличили познавательные возможности науки. Расширилось поле изучаемых объектов. Наука вплотную подошла к исследованию сложных саморегулирующихся систем, открыв тем самым возможности для новых эпохальных изменений.

Наука и техника в конце ХХ века перестают восприниматься как безусловное благо. В последнее время все чаще достижения науки и техники воспринимаются с подозрительностью и даже вызывают к себе негативное отношение. Так, известный современный философ Эвандро Агацци замечает: «Создаётся впечатление, что общество как бы шагнуло от сциентизма к антисциентизму; другими словами, понимание науки (и техники) как абсолютного и безусловного блага сменилось рассмотрением их как носителей зла. И то и другое по существу иррационально. Сциентизм возлагает ответственность за негативные последствия научно-технического развития на некие «внешние» силы, тогда как ответственность ученых сводится здесь исключительно к правильному исполнению их специально-профессиональной деятельности. Антисциентизм, напротив, взваливает на науку и технику всю ответственность за эти негативные последствия и начисто отвергает какую-либо положительную роль науки по отношению к человеческой свободе» [1, 30].

В современном обществе наука становится неразрывно связанной с технологией, которая понимается, прежде всего, как изменение мира. Современная технонаука превращается в двигатель экономического роста, а научное знание начинает играть для этого двигателя роль своеобразного «топлива» [2, 65].

При этом основными видами технологий признаются высокие наукоёмкие технологии (биоинженерная, генная, информационная, космическая, ядерная и др.), которые составляют основу экономического процветания развитых стран, а также гуманитарные технологии, ориентированные на преобразование человека, расширение горизонта человеческих возможностей.

Новый современный этап развития науки связан прежде всего с революцией в средствах хранения и получения знаний, внедрением науки во все сферы человеческого бытия. Меняется как характер объектов исследования

- наука ориентируется на познание сложных саморазвивающихся систем, так и способы организации науки - предпочтение отдается междисциплинарным проблемно ориентированным отраслям. Происходит становление постнеклассической рациональности.

Познание сложных саморазвивающихся систем, которые характеризуются открытостью, необратимостью, непредсказуемостью, кооперативными эффектами, а также органичной включенностью в них человека, выдвигает ряд новых исследовательских стратегий. «Включаясь во взаимодействие, человек уже имеет дело не с жесткими предметами и свойствами, а со своеобразными «созвездиями возможностей». Перед ним в процессе деятельности каждый раз возникает проблема выбора некоторой линии развития из множества возможных путей эволюции системы. Причем сам этот выбор необратим и не может быть однозначно просчитан» [6, 41]. Такая сложность, неоднозначность, а также историчность развития объектов исследования современной науки коренным образом меняет идеалы и нормы исследования. В предыдущих типах рациональности теория строилась в основном как аксиоматическая дедуктивная система, теперь же все чаще используются компьютерные имитации с исторической реконструкцией возможных или происшедших событий.

Переосмысливаются и существенно меняются идеалы эмпирических исследований. Если раньше для експериментального знания важна была воспроизводимость ситуации в одинаковых начальных условиях, то для сложных развивающихся систем такое требование не работает. Для сложных уникальных исторически развивающихся систем эмпирические эксперименты происходят чаще всего на компьютере, что позволяет исследовать состояния и структуры, которые может порождать та или иная система.

Особый интерес и особую сложность для современных исследований представляют так называемые «человекоразмерные» системы и комплексы. К ним можно отнести экологические объекты, в том числе биосферу, различные человеко-машинные комплексы, искусственый интеллект, объекты биотехнологий и генной инженерии и многое другое. Эти системы не допускают свободного экспериментирования, поскольку могут обнаружиться непредвиденные катастрофические последствия. В связи с этим идеал ценностно-нейтрального исследования утрачивает своё значение. «Объективноистинное объяснение и описание применительно к «человекоразмерным» объектам не только допускает, но и предполагает включение аксиологических фактов в состав объясняющих положений. Возникает необходимость экспликации связей фундаментальных научных ценностей (поиск истины, рост знаний) с вненаучными ценностями общесоциального характера» [6, 43]. Выдвигается проблема создания модели рациональности, которая была бы открыта для ценностных суждений [1, 37]. Научное знание оказывается все сильнее связанным с социальными условиями и последствиями его применения и выступает как мировоззренчески, культурно, этически, аксиологически обусловленное. Научный этос постнеклассической науки включает не только внутринаучные ценности (как например, нацеленность на познание истины и приращение знаний), но и общечеловеческие ценности. Возникает «новый тип интеграции истины и нравственности, целе-рационального и ценностнорационального действия» [6, 46].

Во второй половине ХХ века Р. Мертоном была предложена аналитическая концепция науки как социального института, которая давала возможность, с одной стороны, изучать научную деятельность как социальный институт и как целостный феномен, а с другой - предоставляла возможность построения системы теоретически когерентных научных исследований [7]. Р. Мертон рассмотрел науку как своеобразный социальный институт, сформулировал четыре императива научного этоса - универсализм, коллективизм, бескорыстность, организованный скептицизм, которые более тридцати лет считались основными регулятивами науки. Эти императивы, согласно Р. Мертону, составляют своеобразный комплекс неписанных правил, ценностей и норм научной деятельности. (Заметим, что институциональные ценности определяются целями или результатами деятельности, а нормы соотносятся со способами действия, предпочтительным поведением.) Другими словами, этос науки складывается исторически, передается примерами, подкрепляется стимулами и санкциями и является образцом профессионального поведения. Что же означают эти императивы?

Универсализм обозначает, прежде всего, внеличностный характер научного знания. Положения науки справедливы везде, где имеются сходные условия, и их истинность не зависит от личности того, кем они были высказаны. Это означает, что результаты научной деятельности не зависят от личности ученого и ничто кроме научной некомпетентности не может ограничить продвижение в науке. Данный императив утверждает, прежде всего, что наука - демократический институт и все люди имеют равные права на занятие наукой независимо от национальности или социального положения.

Коллективизм как этический императив обозначает, что научные открытия являются плодом совместной деятельности и социального сотрудничества и принадлежат обществу. Поэтому в науке отсутствует право собственности, а традиция называть открытия именем ученого не дает особенных прав его первооткрывателю. Для автора должно быть важным не «право собственности», а почет, уважение, признание как со стороны общества, так и научного сообщества, поэтому внимание к научным приоритетам повышается.

Однако повышенное внимание к научным приоритетам создает своеобразную конкурентную среду, способствует действиям, которые могут выдвинуть одного ученого и затмить другого. Для того чтобы такого не происходило, необходимо, чтобы научная деятельность была бескорыстной. Это значит, что кроме постижения истины никаких других интересов у ученого быть не должно. Такая норма поведения, по мнению Р. Мертона, должна предостеречь ученых от поступков, связанных с получением более широкого признания или более высокого научного статуса. Другими словами, свою профессиональную деятельность ученый не может использовать с целью личной выгоды.

Норма организованного скептицизма означает, что любое знание требует тщательной проверки, поэтому ученые должны подвергать сомнению как свои, так и чужие знания, критиковать обнаруженные ошибки.

Данная норма означает также ответственность и профессиональную честность ученого.

С точки зрения Р. Мертона, набор данных правил обеспечивает прогресс научного знания, при этом ученый должен делать то, что полезно для науки.

При всей неоднозначности и дискуссионности данных правил даже сама их формулировка сыграла важную роль в развитии науки. Как справедливо замечает Е. Мирская, «научный этос мертоновского типа (независимо от его адекватности - неадекватности истинному положению вещей) является некоторым «охранным механизмом» для фундаментальных исследований (и, следовательно, для всей науки как системы знаний о мире) [3, 138].

Важными, таким образом, становятся не только универсальные объективно значимые правила, существующие как бы «вне и независимо» от деятельности научного сообщества, а то, как эти правила отображаются в реальном поведении того или иного ученого.

В период постнеклассики существенно изменяются также свойства и параметры научного дискурса, иной характер и значение приобретает научная риторика. Эти изменения в ХХ веке исследуют П. Фейерабенд, М. Фуко, Ю. Хабермас, К.-О. Апель и др. Коммуникативный поворот в философии науки презентует иное видение научного знания. Происходит «прежде всего отказ от идеи истинности научного знания во имя утверждения его правдоподобности и её различных степеней, отказ от прежнего, ставшего стандартным различения контекстов открытия и оправдания, осмысление процедур аргументирования, а не акта доказательства, и др.» [4, 67-68]. Научные тексты воспринимаются как формы дискурса и нарративы, где основными моментами является не доказательность, а корректность аргументации, процедуры понимания и объяснения. Такие изменения приводят к пересмотру методологических и этических норм научного знания, трансформации восприятия науки как социального института.

В коммуникативной парадигме (Ю. Хабермас) противопоставляется ориентация ученого на успех и ориентация на взаимопонимание. Поскольку коммуникативное действие всегда предполагает признание. Другого, то достижение взаимопонимания становится основной ценностью современного научного дискурса, органично включая тем самым в свою ткань этическую составляющую. Таким образом, можно предположить, что в дальнейшем развитии научного знания будет происходить увеличение значения этической составляющей, что объясняется как нарастанием «человекоразмерности» исследуемых объектов, так и усилением коммуникативной составляющей в научном дискурсе.

Литература

1. Агацци Э. Ответственность - подлинное основание для управления свободной наукой // Вопросы философии. - 1992. - № 1. - С. 30-40.

2. Лукьянец В.С., Соболь О.Н. Гуманитарная революция // Практична філософія. - 2004. - № 3. - С. 61-77.

3. Мирская Е.З. Этос науки: идеальные регулятивы и повседневные реалии // Этос науки. - М., 2008. - С. 122-143.

4. Огурцов А. П. От нормативного Разума к коммуникативной рациональности // Этос науки. - М.: Academia, 2008. - С. 48-86.

5. Степин В.С. Теоретическое знание. - М: Прогресс-Традиция, 2000. - 744 с.

6. Степин В.С. Эволюция этоса науки: от классической к постнеклассической рациональности // Этос науки. - М.: Academia, 2008. - C. 21-47.

7. Merton R.K. The Institutional Imperatives of Science // Sociology of Science / Ed. B. Barnes. - L.: Penguin Books, 1972. - P. 65-79.