В.Ф. Юлов

Проблема сознания приобрела ныне уникальный характер, ибо стала предметом размышлений для многих ученых разных специальностей и философов. В этой ситуации сложились самые различные подходы и решения. Автор рискнул выдвинуть свою концептуальную стратегию, где основой выступает схема из трех уровней. Речь идет о бытийственной психике, ментальной психике и интеллекте. Их системное и динамическое единство и есть сознание. Такая трактовка позволяет вполне корректно описывать практические акты, духовные поиски и научное творчество.

Ключевые слова: сознание, мозг, информация, отражение, знание, интенциональность, «квалиа», «китайская комната», «зомби», бытийственная психика, ментальная психика, интеллект.

Недавно вышла в свет книга: «Проблема сознания в философии и науке / под ред. проф. Д.И Дубровского. - М.: «Канон +», 2009. - 472 с.» В ней представлены статьи авторитетных отечественных философов и ученых, а также статья английского эпистемолога Р. Харре. Сквозной линией в этой книге выступает полемика с современными представителями аналитической философии (англо-американское направление). В эту дискуссию захотелось вступить и мне, ибо над темой сознания я размышляю уже сорок лет. Определенным итогом можно считать монографию: «В.Ф. Юлов. Мышление в контексте сознания. - М.: Академ. Проект, 2005. - 496 с.» Идеи этой книги способны проявить свои эвристические возможности в аргументированном сопоставлении с мнениями коллег, включая и некоторых авторов книги «Проблема сознания...».

Сознание радикально отличается от мозговых процессов. Любой феномен фиксируется по его качественной границе: тем-то и тем-то он не является и на этом фоне небытия есть определенное нечто. Под это правило подпадает и сознание. К самым знаменитым вопросам о границе относится проблема «сознание - тело», «сознание - мозг». У нее существует четыре стратегических решения: 1) сознание самостоятельно, от тела и мозга как высшего тела оно не зависит (идеализм, ментализм); 2) сознание всецело определяется телом и мозгом (редукционистский материализм, натурализм); 3) способ существования сознания зависит от мозга и тела, содержание же сознания и формы его активности самостоятельны (нередукционный материализм); 4) сознание и мозг друг от друга не зависят (дуализм, психофизический параллелизм). Первое, второе и четвертое решения наши отечественные философы вполне обосновано критикуют. Особо выделены недостатки такой формы натурализма как физикализм, где психическое сводится к физическим процессам мозга или признается неким их следствием (Р. Пенроуз, Ст. Хокинг и др.).

Сознание нетождественно языковому поведению человека. Специфическую позицию занимает бихевиоризм, который отвергает реальность внутреннего мира любого живого существа, включая человеческого индивида, и признает только поведение, фиксируемое органами чувств другого индивида. Если некто получает какие-либо стимулы от внешней среды и реагирует на них определенными телесными действиями, то это и есть сознание (психологический бихевиоризм Б. Скиннера). Если два человека беседуют друг с другом, то их языковое поведение и есть их сознание (лингвистический бихевиоризм Л. Витгенштейна, Г. Райла, У. Куайна). Хотя

Н.С. Юлина относит все формы бихевиоризма к программам физикализма [1; с. 79-83], такая оценка не совсем точна. Если мы признаем бихевиоризм редукционистским материализмом, то попадаем точно в цель. Любое внешнее поведение животного и человека, будь то передвижение крысы в лабиринте или речь человека, материально и открыто для наших чувств. Редукционизм же состоит в том, что сложная и совокупная деятельность сводится только к внешним и наблюдаемым актам.

Ядром критики бихевиоризма и его моделей стала серия мысленных экспериментов, объединенных концептуальной метафорой «зомби». Здесь подразумеваются воображаемые системы, у которых отсутствует сознание, но они поведенчески неотличимы и/или подобны сознательным существам. Поскольку эта проблема вписывается в более общую тематику функционализма, ее анализ ждет нас впереди.

Суть сознания закрыта для функционализма. Своеобразной антитезой физикализму и натурализму в целом стал функционализм. Его основная идея состоит в следующем: не надо искать у сознания материальный (или идеальный) субстрат носителя, важны лишь функциональные состояния разумности. Было предложено множество вариантов такой стратегии, и одним из первых стала модель Х. Патнема (США). В ней все ролевые признаки сознания уподоблены рациональным состояниям машины Тьюринга. Здесь теряет смысл оппозиция «сознание - тело (мозг)», ибо разум может реализоваться как в человеке, так и в компьютере из любого материала. Эту линию поддерживал американский философ Д. Деннет. Одна из отличительных черт человека - наличие субъективных «квалиа» (цвет, вкус, боль и т. п.). По мнению мыслителя, с позиции компьютерного функционализма можно все квалиа свести к логическим суждениям и тем самым создать универсальную информационную модель, объясняющую интеллект животных, разум человека и искусственный разум. Она реализуется в ходе синтеза абстрактной «машины Дарвина» и «машины Тьюринга».

Первый удар по функционализму нанес Дж. Серл (США) своей моделью «китайская комната». Она построена по схеме теста Тьюринга и призвана опровергнуть его как ядро функционализма. В комнате находится испытуемый человек, его связь с внешним миром осуществляет пишущее устройство. На него извне приходят содержательные тексты из китайских иероглифов. Испытуемый - англичанин, и он не знает китайского языка, но он располагает справочными пособиями, где указывается, как правильно строить смысловые предложения из иероглифов. Перевода с китайского на английский нет. Испытуемый, пользуясь только синтаксическими инструкциями, печатает нормативные тексты и отсылает их вовне. Хотя он не понимает смысла своих сообщений, носители китайского языка считают его знатоком китайского. Вспомним суть текста Тьюринга. Если человек задает скрытой от него машине вопросы и, получая от нее ответы, признает, что общается с разумным человеком, то машина обладает разумом. Мысленный эксперимент Серла показал неэффективность теста Тьюринга. Один синтаксис без семантики может вызвать иллюзию разумности. Это означает и крах функционализма, ибо состояния машины Тьюринга чисто формальны, являются цифровыми вычислениями, где отсутствует рациональное понимание.

Эстафету от «китайской комнаты» приняли мысленные эксперименты «зомби». Хотя у этого воображемого существа отсутствует сознание, он демонстрирует внешне безупречно разумное поведение. Самый первый сценарий предложил в 1974 г. американец Р. Кирк. Воображаемый персонаж по имени Ден заразился неизвестной инфекционной болезнью. Он проходит этапы «зомбификации» как прогрессирующей утраты ментальных свойств, и отчеты о своих состояниях он записывает. Вначале он теряет чувство боли, затем притупляются другие чувства. В итоге феноменальная осведомленность Дена об окружащем его мире полностью исчезает. Хотя он привык к новой «жизни», он стал зомби, т.е. бессознательным существом. Для посторонних людей он выглядит вполне нормальным.

Особую дискуссию вызвал мысленный эксперимент Т. Моуди «Земля зомби» (1994). Речь идет о воображаемой планете, жители которой бессознательны. Эволюция осуществляется так, что сознательные факторы в борьбе за выживание не участвуют. Между людьми и зомби начались контакты, в ходе общения зомби станут рассуждать о том, что люди говорят о сознании. У них возникнет понимание ментальных терминов, высказываемых людьми по аналогии с тем, как люди понимают высказывания мистиков и эзотериков. Регулярные коммуникации приведут к тому, что истинные зомби станут «зомби среди нас» и их невозможно будет отличить от людей. Шесть подобных сценариев описал в своей статье А.В. Алексеев [2; с. 194-215].

Существует большой объем философской литературы, где дана критика зомби-сценариев. Так, Д. Деннет полагает, что эти воображаемые опыты логически противоречивы, невнятны и подрывают авторитет аналитической философии. С ним солидарна П. Черчланд (США). Американец С. Брингсйорд видит главное противоречие в том, что философы-«зомбисты» пытаются сознательно представить бессознательное состояние. Критической точки зрения придерживаются и ученые. Дж. Маккарти, пионер программы искусственного интеллекта, отмечает то обстоятельство, что сознание с необходимостью управляет человеческой деятельностью и в этом его эволюционное значение. Если по образу жизни ставить зомби на одну доску с людьми, то зомби обязательно потребуется нечто вроде сознания. Эта линия весьма близка точке зрения Д.И. Дубровского.

Принципиальные недостатки информационной концепции сознания. Изначально свою позицию Д.И. Дубровский характеризует как широкую и системную. У сознания существует четыре измерения (плана): онтологическое (субъективная реальность), гносеологическое (знание), аксиологическое (ценности) и прапсеологическое (активность). Субъективная реальность (СР) присуща не только сознанию человека, но и психике животных. Ее нельзя свести к мозговым физиологическим процессам, к поведению и языку. Всякое явление СР есть информация, закодированная в мозговой нейродинамической системе. Информация дана индивиду в «чистом виде», т.е. ее связь с мозговым носителем не ощущается, что дает возможность ею произвольно оперировать. На этом основана информационная причинность. Основная структура СР: «Я» - «не - Я». В гносеологическом плане СР предстает как знание, отражающее внешнюю реальность и саму СР. Аксиологическое измерение характеризует СР как систему различных ценностей, имеющих особое информационное содержание. Активность сознания представляет праксеологический план, где информация программирует сложные действия и управляет их реализацией. Психика посредством воли и веры способна генерировать физическую энергию, необходимую для практических усилий [3; с. 15-41].

Все четыре плана СР пронизывает информация, она является сквозным и единым содержанием сознания в концепции Д.И. Дубровского. Информация трактуется им как отражение живым индивидом внешнего мира и самого себя. К такой позиции можно предъявить критические замечания. Здесь фигурирует научнофилософский «кентавр». Если идея отражения сопряжена с философским материализмом и имеет древнюю историю, то понятие информации сложилось в научном естествознании на рубеже

XIX-XX вв. Смысл последнего специфичен и многообразен, из гнезда значений можно выделить три основных - порядок и разнообразие, а также определенность сообщения. Если первые два являются прямыми объективными признаками, то третье значение, введенное К. Шенноном для объективной характеристики коммуникативной связи, может быть интерпретировано в субъективном плане. Но такая трактовка во многом искусственна, ибо объединяет самые разнородные явления: от генетического кода до научной мысли. Такая универсальность нам представляется чрезмерной, следует сохранить первичные научные значения, выделяющие объективные свойства - порядок, разнообразие, определенность структур. Все это применимо к нейродинамике мозговых процессов (химическая и электрическая активность нейронов), но не к самому сознанию, которое объединяет как отражательные, так и неотражательные акты и состояния.

Любому редукционизму может противостоять только системно-уровневый подход. Большинство философских и научнотеоретических концепций сознания страдает редукционизмом. Эта исследовательская стратегия состоит в том, что сложное явление значительно упрощается, целое сводится к какой-то части или к их набору. Редукция как прием познания имеет свою ценность, если исследователь понимает границы ее действия - быть исходной или предварительной абстракцией. Если на редукции строится итоговая теория, то тогда мы имеем редукционизм, т.е. стратегию, где достоинства перешли в недостатки. Физикализм, натурализм, функционализм - все это формы редукционизма. Если взять функционализм, то он явно абсолютизирует ролевое действие, игнорируя содержательные структуры. Скрытой формой редукционизма страдает и концепция Д.И. Дубровского. Казалось бы, автор учитывает содержание сознания, но у него оно в виде информации одномерно: знания, чувства, воля, в общем, все - информация. Уровневое или слоистое многообразие структуры сознания здесь явно игнорируется.

Необходимость системного подхода к сознанию очевидна, и ее вряд ли кто будет отрицать. Вся сложность состоит в том, чтобы от общей декларации перейти к оптимальной схеме, в максимальной степени учитывающей своеобразие сложнейшего феномена. Конструирование такой схемы должно, по нашему мнению, базироваться на следующих онтологических и гносеологических принципах:

1. В ходе больших периодов эволюционного развития низшие уровни материи породили более высокие ступени.

2. Современный человеческий индивид дифференцирован на сложившуюся системную иерархию низших и высших уровней, отличающихся друг от друга качественно.

3. Каждый низший уровень является необходимым условием бытия более высокого уровня, у которого сохраняется относительная самостоятельность своего определенного содержания и функционирования.

4. Высшие уровни не способны отменять действие низших пластов, они могут лишь усиливать или ослаблять интенсивность их активности.

5. Между организованной деятельностью животных и сознательным образом жизни человека существует эволюционная связь.

6. Выделение низших и высших уровней человека обеспечивается корректной идеализирующей абстракцией [4; с. 142-143].

Последний принцип гносеологического характера заслуживает краткого комментирования. В свое время некоторые советские психологи (А.В. Брушлинский и др.) наложили запрет на аналитические процедуры в отношении сознания. Аргумент был один: психика уникально целостна, процессуальна и потому рациональный анализ для ее познания не годится. Этот довод на рубеже XIX - XX вв. был выдвинут еще А. Бергсоном, делавшим ставку на особую интуицию. За прошедшее время накопилась методологическая мудрость, снявшая опасения в принципиальной «грубости и неделикатности» мыслящего разума. Угрозы снимаются, если он действует по должным правилам, вытекающим из ранее сформулированных принципов. Конечно, в человеческом индивиде «все связано со всем», но чтобы разобраться в этих хитросплетениях, приходится «писать вилами на воде». Эту метафору можно перевести так: без предварительного анализа и абстракции сознание понять нельзя. Главное, чтобы после глубокого и детального анализа, учитывающего реальные качественные границы, шла не редукция, а вдумчивый синтез. Такой смысл мы вкладываем в выражение «корректная идеализирующая абстракция». Ее продуктами становятся понятия как «идеальные типы» в том смысле, как это понимал М. Вебер.

Мозг обеспечивет способ существования сознания, но не определяет его содержание и активность. Деление материализма на редуктивную и нередуктивную формы, о чем уже шла речь, вытекает из заявленных принципов. По нашему мнению, перспективностью обладает лишь нередуктивная форма, которая признает зависимость сознания от мозга и тела в целом, но существенно ограничивает эту связь высшего с низшим. Можно выделить следующие детерминации со стороны мозга: 1) представление сознанию пространственной локализации, т.е. места пребывания; 2) обеспечение вещественной основы в виде электрических и биохимических процессов; 3) энергетическая поддержка в форме нейронной активности коры (каскады паттернов возбуждения); 4) пусковые, переключательные и тормозные механизмы, действующие «снизу вверх»; 5) кодирование информации в знание и декодирование знаний в информацию, что дает потоки преобразований: раздражения - впечатления - значения и обратно.

Все выделенные аспекты составляют способ бытия сознания, и он полностью детерминирован мозгом и другой соматикой. Что касается содержательных характеристик сознания, то они уже от мозга не зависят. Здесь действует правило относительной самостоятельности высокого уровня от низкого слоя. Его нарушение чревато натуралистским редукционизмом. В его ловушку как раз попала полушарная концепция, согласно которой правое полушарие определяет работу эмпирического опыта, а левое формирует логическое мышление. Заинтересованный читатель может познакомиться с развернутой критикой этой теории [4; с. 146-161].

Понятию «психика» можно придать узкий смысл. В психологии сложилась традиция отождествления сознания с психикой. Ничего дельного это не дало. Даже здравый смысл указывает на никчемность дублирования понятий. Если же взять критерий содержания и концептуальной прагматики, то под их углом целесообразнее провести определенное различие. Сохранив широкие границы сознания, пределы психики можно значительно сузить. В качестве содержания психики следует оставить только все виды чувственности. Тогда мы получаем ясную формулу: сознание = психика + интеллект. Она соответствует и здравой народной психологии; одно дело - жить умом, совсем другое - жить сердцем.

Самый нижний пласт психики - бытийственная чувственность. Как у интеллекта, так и у психики есть свои внутренние пласты, поэтому дело анализа нужно продолжить. Предстоит разбить то, что еще кажется монолитом. В психике совсем неявно выделяются две разные области: весьма условно их можно назвать «бытийственная чувственность» и «ментальная психика». Главная задача последующих рассуждений - показать их реальные качественные отличия.

Бытийственную психику составляют те чувственные образования, которые представляют собой центр внутренней жизни человеческого индивида. Их исходным ядром выступает Я или самость. В статье А.Ю. Антоновского, помещенной в книге «Проблемы сознания...», весьма корректно и с тонкими интерпретациями представлена концепция американского социолога Дж. Мида, опубликованная в 1934 г. Со многими его соображениями можно согласиться. Уже в детские годы любой нормальный индивид начинает формировать переживания самого себя. Эти чувствования необходимы для оценки всего другого как относительно чуждого и внешнего (не-Я), т.е. самость играет роль психической точки отсчета. Такое центрирование позволяет формировать горизонт иного (Я/Иное) и тем самым успешно ориентироваться в мире. Ребенок центрирует самопереживания со всем телом. И эта линия с возрастом развивается. Важной осью ориентации становится отношение Я/Другой, где в качестве Другого выступает мать, родственники и иные люди [5; с. 271-293].

Если для Мида как социолога было важно подчеркнуть истоки представлений о социальной структуре, коренящиеся в образах Другого, то мы акцентируем внимание на ином аспекте. Хотя самость не субстанциальна (тело есть виртуальный репрезентант самости), именно она выступает исходным центром сознательной деятельности. Если тело заряжено потребностями, то Я переводит их в интересы. Каждый индивид справедливо полагает, что интересы исходят от него. Самость преобразует интересы в мотивы и принимает решение начать определенную сложную деятельность. Я инициирует активность интеллекта и делает его инструментом, ставящим цели и разрабатывающим пути их достижения.

Другой важной формой бытийственной психики выступает воля. Когда речь идет о классическом выражении «свободная воля», то здесь воля подменяет самость. Дело последней как раз заключается в свободе как выборе определенного решения, когда Я исходит из особенностей интересов и мотивов личности. У воли есть своя специфика. Когда самость приняла решение начать некую комплексную поведенческую деятельность, то ее реализация требует привлечения многих способностей личности. Вот этой мобилизацией внутренних ресурсов и занимается воля. Поскольку совокупное действие растягивается во времени, необходимое напряжение разных сил (соматических, психических, интеллектуальных) требуется поддерживать на должном уровне. Такое состояние «собранной личности» (М. Мамардашвили) и обеспечивает индивидуальная воля. «Сильнее всех - владеющий собою» (Л.А. Сенека).

Другой слой бытийственной психики представлен эмоциями. Им посвящен огромный массив психологической литературы, и в ней господствует крайний концептуальный разнобой. Все авторы согласны лишь в одном, что эмоции суть психические переживания, необходимые для жизнедеятельности. Уточнение функций дает калейдоскоп мнений, среди которых предпочтительной нам представляется точка зрения Ю.И. Александрова: эмоции позволяют сравнивать ожидаемые и реальные результаты деятельности. Если происходит совпадение, это дает положительные переживания, расхождение вызывает отрицательные эмоции. Как критерий эффективности эмоции закрепились эволюцией [6; с. 77]. Их отличительной чертой является то, что эти переживания охватывают всю личность в целом. Таковы состояния настроения (печаль, тревога, страх и т. п.), увлеченность, радость, энтузиазм. Наиболее интенсивные эмоции называют аффектами: депрессия, душевный подъем, экстаз и т. п. Многие эмоции не зависят от воздействий внешней среды, выражают внутренний мир личности и своей силой противостоят познанию. Если, допустим, у ученого умерла жена, которую он любил, то в состоянии глубокого горя он не способен ни на какое исследование. Итак, узловыми элементами бытийственной психики являются: самость, воля, интересы-устремления и эмоции, включая аффекты.

Чем оправдано введение понятия «ментальная психика»? Хотя у психики нет таких четких разделительных линий как в физическом и биотическом мирах, все же у нее существуют свои качественно-количественные различия. Если состояния бытийственной психики целостны и охватывают всю личность, то впечатления, формируемые сенсорными рецепторами (в старом лексиконе - органы чувств), являются локальными в пространстве и во времени событиями. Так, когда на наш палец воздействует иголка, то боль возникает в определенном регионе организма и через некоторое время это чувство угасает. Подобны боли как тактильному раздражению обонятельные, вкусовые, слуховые и зрительные впечатления, которые формируются рецепторами по всему телу. Всех их объединяет то обстоятельство, что они приносят информацию из внешней среды, включая процессы самого организма. Эта направленность вовне и есть интенциональность, и она требует подключения интеллекта. Все сенсорные данные выступают в роли чувственных знаков, рациональные значения им придает интеллект как способность производить знания и оперировать ими. В итоге возникают ощущения и восприятия - основные единицы эмпирического опыта. Если у животных они исчерпывают содержание познания, то у человека возник словесный язык, и на основе слуха и зрения сформировалась социальная репрезентация знаний. В свое время весьма проницательный в философских проблемах науки лингвист Н.И. Жинкин заметил, что «сенсорика и интеллект работают совместно ... Это комплементарные механизмы: без одного нет другого» [7; с. 123].

В западной аналитической философии речь идет о неких единых субъективных чувствах - «квалиа». Согласно нашему подходу, их как минимум надо делить на две разные группы: бытийственные и ментальные. Первые выражают экзистенциальный мир человеческой личности, они диффузны, рассеяны по всему организму, лишены интенциональности, противостоят интеллекту и познанию (пример с ученым, горюющим по умершей жене). Ментальные же чувства диаметрально противоположны бытийственным переживаниям. Они интенционально направлены на внешний мир, участвуют в информационных потоках, органично взаимодействуют с интеллектом, организуя первую и вторую сигнальные системы (И.П. Павлов), или ментальную репрезентацию. Казалось бы, последнюю группу можно было бы назвать «сенсорная чувственность», но тут следует учесть следующее соображение. В психологии науки и философии науки накоплен значительный массив данных в пользу признания таких состояний, как вера и сомнение. Речь идет об особых чувственных состояниях со специфическими функциями, проявляющимися в отношении знаний. Если вера закрепляет знания, делая их убеждениями личности, то сомнение динамизирует когниции, превращая их в содержание проблем. Такая амбивалентная работа психики протекает в тесной связи с интеллектом [4; с. 168-203]. Поскольку природная и социальная сенсорика дополняются состояниями веры и сомнения, разумно весь этот пласт чувственности маркировать термином «ментальная психика».

Когнитивное содержание сознания представленно интеллектом. Термины «ментальное» и «когнитивное» используются в отечественной и зарубежной литературе крайне произвольно. Их смыслы можно упорядочить на основе некоторой конвенции. Наше предложение таково: считать ментальной только ту часть психики, которая легко и естественно взаимодействует с интеллектом, т.е. речь идет о сенсорных модальностях, вере и сомнении. Все же когнитивное можно признать совпадающим с содержанием интеллекта. Получается в сути синонимический ряд: когнитивное - знания - рациональное (логическое как одна из частных форм рационального).

Очень важно признать содержательное единство знаний и интеллекта. Здесь следует весьма ясно отличать знания от информации, как природной, так и социальной. Если любая информация объективна, то знание всегда субъектно, и субъективно в том плане, что оно является достоянием и внутренним ресурсом животного и человека. Знание есть «живое» образование, сопряженное с бытийственными переживаниями и ментальной чувственностью. Вне этого контекста оно становится объективной информацией (содержание текстов, компьютерных программ).

Интеллект существует в виде производства знаний по технологии: метод предмет результат. Если психика существует как поток изменчивых состояний «квалиа», то интеллект бытийствует в виде когнитивных актов. Основа любого из них представлена простой технологической схемой. Она предполагает пассивный предмет в виде сенсорных чувств и единиц знания, на него активно действуют другие когниции в качестве орудия (метод). В ходе такой детерминации формируется знание-результат. Иначе говоря, в ходе эволюции жизни интеллект возник как технология производства новых знаний и их регулярного использования. Если у животных в когнитивном структурировании ведущая роль принадлежит врожденным факторам, то человек радикально возвысил роль научения и прижизненного опыта. На путях социальной культуры сформировались практический рассудок и духовный разум. Намного позднее возник научный разум, развивший специализированное познание. Хотя все эти виды внесли значительное содержательное разнообразие в когнитивный уровень, в их основе лежит единая технология интеллекта.

Союз интеллекта с ментальной психикой конструирует познание в таких двух основных видах, как эмпирический опыт и мышление. Для всех форм деятельности связь интеллекта с ментальной чувственностью однозначна: первое имеет обязательный приоритет над вторым. Когниции придают знакам должные значения, без знаний вера и сомнение теряют свою функцию. Что касается бытийственной психики, то ее роль двузначна, все зависит от того, что выдвигается на первый план - ценности практической жизни или идеалы познания. Если господствуют потребности жизнедеятельности, то «дуэт» интеллекта с ментальной психикой становится слугой одного господина - бытийственной психики. Именно от нее исходят главные импульсы жизни и активности. Самость принимает решения (очень часто «неосознанно», т. е. без явного отчета) заняться неким прагматическим проектом, требующим не только физических усилий и игры страстей, но и определенных знаний. Воля мобилизует сопряженную активность интеллекта и ментальности, что дает нужные когниции и обеспечивает успех. Так, познавательные аспекты обыденного быта строятся на тех простых актах, где на мониторинг сенсорики накладываются знания из памяти, и в итоге возникают ощущения и восприятия - основные единицы эмпирического опыта. Они весьма успешны в ориентации относительно простых действий.

Совсем другое дело, когда на первый план выходят идеалы познания. Речь идет о науке и мировоззренческом поиске (искусство, теология, философия). Здесь совместный аппарат интеллекта и ментальности обретает относительную самостоятельность от импульсов бытийственной психики, за счет чего выстраивается тот или иной вариант «чистого» познания. Ученый и/или мыслитель не только дистанцируются от прагматического контекста, но и стремятся не допустить влияния эмоций, тем более аффектов, на работу памяти, внимания и других когнитивных структур. Эмпирический опыт здесь существенно усложняется за счет специальных форм ментальной репрезентации: язык точных протоколов научного наблюдения и эксперимента, символические средства духовых практик мифа, религии, искусства и т.п. Однако главный вклад в дело усложнения вносит связь опыта с мышлением.

Основная зона действия эмпирического опыта - привычные условия жизни. Если их сменяют нестандартные ситуации, то наступает пора мышления. Здесь вместо одноактных единиц опыта (метод => чувственные знаки = восприятие) развертывается процесс из четырех особых актов. В каждом из них интеллектуальная технология своеобразно модифицируется. Всякое мышление (оно может быть практическим, научным, мировоззренческим) начинается с проблематизации, где сложная ситуация как предмет мысли оценивается посредством особых норм. В науке сложился соответствующий репертуар нормативных критериев (идеал связности, норма непротиворечивости и т. п.), отклонения от которых квалифицируются в качестве проблем. В разных видах практики фигурируют свои нормативные комплексы, обеспечивающие постановку производственных задач. После проблематизации следуют процедуры формирования метода решения (некая теория или идея - принципы-правила - операции) и его применение к проблеме. В производственной практике соответственно сложился процесс выработки решения и создания программы действий. Для науки процессы поиска необходимого метода и его применения отличаются высоким творческим характером и называются гипотезированием. Превращение вероятного знания в заблуждение/достоверную теорию является актом обоснования, и он строится на специальных исследовательских оценках. Что же касается практики, то реализация программы через качество конечного продукта показывает ее успешность/неуспешность. Нечто подобное происходит и в сфере мировоззрения, с той лишь разницей, что место прагматических представлений и научных теорий занимают духовные знания. Здесь действует свой эмпирический опыт и строится специфическое мышление с неустранимым плюрализмом ответов по любой духовной проблеме.

Триадная схема сознания позволяет устранить нежизнеспособные понятия - кентавры. Когда вводится некая новация, то ей предъявляется счет в том, какой выигрыш она обещает. Если взять трехуровневую концепцию, то нам представляется ее главное достоинство в том, что она способна навести рациональный порядок среди понятий, относящихся к области сознания. Прежде всего речь идет о понятиях, трактующих связи разных уровней сознания. Их можно разделить на две группы: 1) адекватные и конструктивные концепты; 2) неадекватные и дезориентирующие конструкты. Для упрощения языка введем метафоры, и первые назовем «композиты» (один из излюбленных терминов А. Бергсона), а вторые - «кентавры». Если композиты указывают на реальные связи, то кентавры соединяют реальные элементы в произвольные комбинации. В качестве средства различения возьмем уровневую концепцию.

Самые различные варианты соотношений можно найти между интеллектом, мышлением и эмоциями (аффектами). Они представлены отечественными и зарубежными психологами, философами. Так, в работах С.Л. Рубинштейна впервые появился конструкт «эмоциональное мышление», он был поддержан

Ю.М. Шилковым и другими философами. Ф.Т. Михайлов предложил концепт «аффективный интеллект». Их объединяет общий операциональый прием: один элемент вкладывается в другой. Различие сводится лишь к тому, какой элемент признается в качестве содержательной основы. В роли последней у Ф.Т. Михайлова фигурирует интеллект, и в его поле оказываются аффекты. По мнению Ю.М. Шилкова, в эмоциональном мышлении интегральной основой выступает не ratio, а emotion [8; с. 103-106].

«Эмоциональное мышление» и «аффективный интеллект» - типичные кентавры. Авторы признают содержательную и функциональную полярность интеллекта и мышления, с одной стороны, эмоций и аффектов - с другой. И все же они их объединяют, включая одно в другое и образуя некую разнородную смесь. С позиции уровневого подхода такая стратегия ошибочна, ибо нельзя нарушать качественную «чистоту» каждого уровня сознания. Только сохраняя свое содержательное своеобразие, элементы уровней вступают в должное взаимодействие. У М. Хайдеггера есть одно критическое замечание: если характеризовать мышление только с точки зрения логики, значит, судить о рыбе, выброшенной на сушу. С этим суждением мы согласны, логический аспект действительно не покрывает всей сути мышления, игнорируя его оценочные и инструментальные акты. Однако метафоре классика можно придать и нужный нам смысл. Входит ли «вода» в «рыбу» или «рыба» плавает в «воде»? Ранее указанные авторы предпочли вариант растворения «воды» в «рыбе», что породило иллюзорного и нежизненного кентавра - «рыбавода». Уровневая же концепция сохраняет границу между рыбой и водой, что и является коренным условием жизнедеятельности рыб (биологическая наука признает относительную самостоятельность организма от внешней среды).

Понятия-кентавры не способны рационально объяснить практику и познание. Представим себе военную ситуацию, где командир поднимает своих бойцов в атаку. Кентавры типа «аффективный интеллект» и «эмоциональное мышление» ничего вразумительного здесь дать не могут, кроме сценария «разум и чувства бойцов смешались». Триадная же схема предлагает разложить ситуацию по внятным артикулированным полочкам - композитам. Поскольку речь идет о военной практике, то на первый план выходит активность бытийственной психики. Из области бессознательного на нее мощно давит инстинкт самосохранения, внутри ее царит аффект страха. Против этой стихии начинают организовываться самости командира и бойцов, из сферы интеллекта они привлекают представления о долге и патриотизме. Но чтобы эти рациональные смыслы заработали на поступок, командир выкрикивает краткие зажигательные фразы. Только в этом позитивном эмоциональном подъеме солдаты идут в атаку. Конечно, их ментальная психика и интеллект дают нужную ориентацию на местности, но работа этого дуэта весьма ограничена и подчинена усилиям тела и напряжению воли. Боец кричит «ура» и действует во многом бессознательно. В своих воспоминаниях участники войн свидетельствуют, что они в пылу боев чаще всего были как «в тумане». Это лишь означает, что активность ментальной чувственности и интеллекта была у них резко снижена.

Совсем другое положение демонстрирует научное познание. Попытаемся посредством триадной схемы сознания реконструировать внутренний мир Архимеда в период открытия закона гидростатики. Вот ученый получил от царя Гиерона просьбу разобраться с ювелиром, делающим из золота корону (или кубок) - подменяет он часть золота медью или нет? В этой ситуации бытийственная психика отходит на задний план и начинает доминировать союз интеллекта с ментальной психикой. Аффекты способны помешать этой активности, поэтому они усмирены и все усилия направлены на работу ума. Сначала Архимед преобразовал практическую задачу в физическую проблему: как найти вес вещи сложной геометрической формы, сделанной из разнородных металлов? Затем он стал напряженно размышлять в поисках решения. Хорошо известно, что открытие пришло в ванной комнате. Но оценим этот факт в свете нашей темы. Все мы имеем жизненный опыт в отношении ванной, обычно там занимаются личной гигиеной. Из этой процедуры Архимед резко выпал. Помещая свое тело в ванну, он думает о своей задаче, и благодаря этому открывает новый смысл в том факте, что вода выливается через края ванны. Налицо не бытовая практика, а непризвольный научный эксперимент с творческой догадкой. Забыв об одежде, с криком «эврика» (нашел) Архимед бежит днем по улицам города Сиракузы во дворец царя. Он находится в состоянии аффекта, неуемной радости, и его интеллект отключен (как и чувство стыда). Никакой тут одновременной смеси мыслей и эмоций нет. Сначала действовал ищущий разум вместе со зрительным аппаратом, потом наступило состояние временного восторга (явление бытийственной психики). Эмоция засвидетельствовала удачное разрешение трудного поиска, и аффект как бы выпустил тот пар напряжения, который накопился в ходе раздумий, противоестественных для обычной жизни. Нам представляется, что этот модельный пример показал очевидные преимущества трехуровневой концепции сознания.

Итак, сознание имеет три основных структурных уровня: бытийственная психика - ментальная психика - интеллект. Мы уверены в том, что такая схема способна послужить основой для разработки будущей всеобщей теории познания, где найдут единое объяснение познание животных, практическое познание, мировоззренческий поиск и научные исследования.

Использованная литература

1. Юлина Н.С. Сознание, физикализм, наука [Текст] / Н.С. Юлина // Проблема сознания в философии и науке. - М., 2009.

2. Алексеев А.В. Понятие «зомби» и проблема сознания [Текст] / В.Алексеев // Проблема сознания в философии и науке. - М., 2009. - С. 195-214.

3. Дубровский Д.И. Проблема сознания: опыт обзора основных вопросов и теоретических трудностей [Текст] / Д.И. Дубровский // Проблема сознания в философии и науке. - М., 2009. - С. 15-41.

4. Юлов В.Ф. Мышление в контексте сознания [Текст] / Ф. Юлов. - М., 2005. - С. 142-143.

5. Антоновский А.Ю. Я как саморазличение и Другой как социальная структура [Текст] / А.Ю. Антоновский // Проблема сознания в философии и науке. - М., 2009. - С. 271-293.

6. Александров Ю.И. От эмоций к сознанию [Текст] / Ю.И. Александров // Психология творчества. Школа Я.А. Пономарева. - М., 2006. - С. 77.

7. Жинкин Ю.М. Речь как проводник информации [Текст] / Ю.М. Жинкин - М., 1982. - С. 123.

8. Шилков Ю.М. Гносеологические основы мыслительной деятельности. [Текст] / Ю.М. Шилков. - СПБ., 1992. - С. 103-106