М.Г. Мурашкин

Рассматривается состояние НЕМРИ (АМРИ) как измененное состояние сознания, как определенный вид экстаза. Подлежат анализу культурологический, психологический, философский и религиоведческий аспекты.

Ключевые слова: изменённые состояния сознания, переживание невозможности смерти, мистика, религия.

Постановка проблемы в общем виде заключается в том, что такой феномен человека, как состояние НЕМРИ (АМРИ) требует рассмотрения в интеграции гуманитарных знаний, таких, как философские, культурологические, религиоведческие.

Анализ последних исследований и публикаций показал наличие разрозненных знаний по этому вопросу в различных гуманитарных дисциплинах. В частности, рассматриваются подобные феномены в философии постмодернизма. Например, о них можно прочесть в книге Ж. Батая и К. Пенью (Лауры) «Сакральное» (Тверь, 2004. - С.138), а также в книге М. Бланшо «Пространство литературы» (Москва, 2002. - С.150).

Формирование целей статьи сводится к интеграции знаний о состоянии НЕМРИ (АМРИ), представленных в таких науках, как культурология, психология, философия, религиоведение.

Все в человеке порождается предусмотрительностью, и для себя, и для других. Значит, и все в социуме порождается предусмотрительностью, так как человек - это социальное существо.

Предусмотрительность порождает даже свое собственное отсутствие. В таком случае предусмотрительность у человека является в своей противоположной форме как спонтанно компенсаторная реакция, реакция возвращения к непосредственности в силу чрезмерного усиления проявлений опосредованных процессов в человеке, процессов предусмотрительного характера.

Предусматривать - это предусматривать варианты с конечным результатом, предусматривать смерть, смертельный исход, это и обретение страха смерти. Состояние НЕМРИ (АМРИ) - реакция компенсации на эту природу человека, компенсация страха смерти. НЕМРИ переживается как состояние невозможности смерти.

Предусмотрительно все в человеке. Предусмотрителен даже бунт.

Человек всегда предусмотрителен, лишен абсурда даже в бунте. Ни один бунт не является абсурдным [14, с.12]. Всякий бунт предусматривает і© м.г. Муряіпкін ₂оо9 сть ли жить и процветать, и продолжать свой род? Ценность, если предусмотрительность заходит далеко, в далекие предвидения. Если предусмотрительность учитывает возможность для жизни в будущем процветать. Ценность - это одна из человеческих возможностей [14, с.28] процветать в процессе преобразования внешнего мира. Каждая ценность сама по себе - вариант возможности. Для искусства, для человека, воспринимающего искусство - это возможность высвободиться, очиститься, приобрести катарсис. Искусство может, конечно, без всяких катарсисов смешить и страшить человека [14, с.30]. Но это искусство без ценностей, без особого содержания. Значит, катарсис требует содержания, перетрансфор- мации содержания в человеке, очищения от устаревшего содержания. Этим катарсис непосредственно слит с трансцендентными императивами. В то же время, трансцендентные императивы ограничивают действия человека до самодостаточных, придают человеческим занятиям значения самодостаточности [14, с.33]. В таком случае, где же здесь содержательные ценности? Лишь в заказе от будущего [14, с.33]. Будущее присутствует в настоящем, когда мы имеем моменты катарсиса, вдохновения («сліпучі спалахи натхнення» О. Забужко) [14, с.37]. Эти моменты делают слова поэта звенящими [14, с.40]. Они звенят и у слушателя, вдохновляя и одухотворяя его, обновляя его. Поэт, обращаясь к миру, к будущему, обращаясь в простор [14, с.43], несет в своем обращении состояние своего духа. Для поэта-лирика это обычно темы любви и смерти, любовных заклинаний и погребальных рыданий и возгласов [14, с.43], то есть состояний радикально предельных. Эти состояния вмещают в себя одухотворенность. Потому их хочется повторять как молитву. Ведь они несут и высокие смыслы, и прикосновение к неизвестности, к неведомым воспарениям другого духа. Этот дух одухотворяет, дарит человеку надежду освобождения. Во всяком случае, стихийно защищает, защищает стихийно-природно от отживших свое неких схем души, схем, засоряющих Дух. И эта защита привносится заклинаниями и плачами лирической души. Лирическая душа, освобожденная от ложных схем, освобождена от ошибочных чувств. Ведь чувства могут быть ошибочными точно так же, как и мысли [14, с.53]. Ошибочность хранит страх перед будущим.

Страх перед будущим. Он возникает, когда мы превращаемся в скопцов от реальности [14, с.82-84], отторгаем эту реальность, зашориваем глаза от реальности. В результате мы страшимся будущего, ибо не знаем реального настоящего. Мы блуждаем в потемках. Конечно же, тогда страх упасть в будущем. Перед нами ведь тьма! Страх исчезает, когда человек ощущает реальное состояние вещей [14, с.117]. Но реальное состояние вещей, которые человек чувствует и которые он мыслит, разнится. Реальное состояние вещей, которые человек чувствует, художественно само по себе. Художественное мышление, в отличие от понятийного, «не прямое» [14, с.143]. Образ многозначный, символичный. Он содержит в себе много смыслов. Эти смыслы в разное время поворачиваются к человеку по- разному, по-новому. Поворачиваются эти смыслы к человеку различными сторонами, не давая включиться самому человеку в эти смыслы, включиться своими собственными смыслами. Но реальное состояние вещей, которые человек мыслит, само приближение в понимании вещей к реальности указывает на научность. Научное мышление, в отличие от художественно-образного, «прямое». То есть применяемое понятие здесь (в науке) однозначно. Оно содержит в себе один-единственный смысл, одно-единственное смысловое значение. Этот смысл - один и тот же во времени. Он отражает объективную реальность однозначно. Он в разное время один и тот же, и не подлежит интерпретации. Образ же, а значит и миф, а значит и литература в целом, ведь литература функционирует как миф [14, с.176], подлежат интерпретации в силу присутствия «вечной тайны» [14, с.176]. Эта вечная тайна имеет и явную сторону. Явной стороной является то, что любовь, умаляющая человека, когда человек теряет себя в своем стремлении, взращивает компенсаторный процесс, который компенсирует утраты в виде особого состояния Божественности. Это состояние Божественности выглядит как тайна (вечная тайна). Здесь необходимо отметить, что любовь являет собой установку ко всем объектам, включая самого человека, переживающего эту любовь к самому себе, к своему индивидуально-неповторимому [14, с. 213]. Любовь к своему индивидуальному и неповторимому снимает проблемы. Тогда человек поступает согласно своему индивидуально-неповторимому, успокаиваясь и компенсируясь, не ощущая напряжения и сопротивления среды. Ведь ему легко. Он действует согласно своей природе. Если ты эпилепто- ид, то ты успокаиваешься и компенсируешься ручным мастерством, а если ты истероид - то успокоение и компенсация происходит, когда ты обращаешь на себя внимание окружения [6, с.16]. Если человек действует вопреки своей индивидуальности, вопреки своей природе, то возникает чувство неполноценности, так как имеет место часто повторяющийся неуспех действий [27, с.203]. Действуя же согласно своей природе, человек устраняет сильное сопротивление окружающей среды путем истинных (реальных) компенсаций [27, с.203]. Другими словами, речь идет о дополнительном эмоциональном напряжении в случае, когда человек действует не согласно своей природе в силу повторяющихся неуспехов своих действий. В то же время, неуспех устраняется, компенсируя эмоциональное напряжение успешным изменением окружающей среды, которая поддается, становится податливой при внедрении в нее более легкопреобразующей ее силы в виде человеческих способностей. Компенсация эмоционального напряжения, в силу легкого внедрения человека в окружающую среду и ее преобразования, может приводить к состоянию полного отсутствия напряжения, переживаемого как полнота и самодостаточность, где резко изменяются пространственно-временные характеристики окружающего мира, и человек испытывает состояние НЕМРИ (АМРИ) при снятии всего мешающего, устаревшего. Но это при остановке времени, психологического времени. При его же ходе, при ощущаемом движении времени человек имеет хоть какое- то эмоциональное напряжение, сознательно берет на себя ответственность исполнять взятые на себя обязательства даже в деятельности, ему не свойственной. Это касается как практической, так и созерцательной деятельности типа философствования или писательства, где человек выпадает из жизни, сохраняя о ней память [14, с.228]. Память сама по себе убивает эстетическое созерцание [14, с.229] и нивелирует творческое начало, если она несет в себе завершенное прошлое. В таком случае, философ и писатель не творит, а лишь механически констатирует то, что уже сотворено, дистанцируясь в этот момент от жизни. Хотя, дистанцируясь от жизни, можно так же творчески конструировать свой мир в противовес реальному миру, но, тем самым, поворачиваясь ближе к действительности [14, с.229], не закрываясь от нее. Ведь действительность, в первую очередь как живая жизнь, неупорядочена и неконтролируема, несет в себе опасность и требует бесстрашия. Она непрогнозируема. Легче иметь дело с мертвым, а не с живым. Мертвый прогнозируем. Он не встанет [14, с.223]. Но к мертвечине тянет лишь некрофила, у которого страх перед жизнью. Когда же отсутствует этот страх, то присутствует трансцендентное, тайна. В нее можно верить. Но ее можно и испытывать. Тогда ты испытываешь в себе Бога. Этот Бог, как твое надсознательное, творит. Без этого трансцендентного Бога как мистической тайны поэтические речи становятся лишь эстетической забавой и игрой слов [14, с.241]. В таком случае, в Бога верить мало. Его необходимо испытать в действительности. Он открывается, если человек поворачивается к этой действительности. Так повернемся же к действительности [14, с.249], к живой и теплой человеческой конкретике протекания процессов [14, с.289], отторгнув абстракцию логико-схематического мышления, чужую образно-символическую интуицию, заговорим своими внутренностями, лирико-монологическими и сюжетно-нелинейными, продуцируя божественное вовне как таинственную трансценденцию умиротворенности глубинной природы души. Трансцендируем за пределы «Я» [14, с.336]. И вернемся обратно. Тем самым пульсируя и живя.

Жизнь вмещает в себя всякое. Человеческая жизнь же требует снижения эгоистичности, чтобы не происходил распад на миллионы маленьких одичавших эгоизмов [14, с.329], не имеющих общего языка и общей памяти [14, с.329], не имеющих того, что имеет общее значение [14, с.329]. Когда же мы перешагиваем к общему значению в культуре, то становимся космополитами. Ведь жить в культуре не автоматично - означает быть космополитом [14, с.333], ощущать себя в любой культуре как у себя дома и не шарахаться от всего «чужого» [14, с.333]. Культура не противостоит одна другой. Российская - украинской. Египетская - индийской. Китайская японской. Культура противостоит хаосу, разрушению [14, с.333]. Противостоять хаосу, разрушению - это быть «дома» в культуре, в любой культуре, в культурах как в едином целом. Противостоять хаосу культура может только тогда, когда в ней есть свобода. Ведь культура сама по себе есть сфера абсолютной свободы духа [14, с.333]. Дух летает, где хочет [14, с.334]. Он иронизирует; иронизирует по поводу всего. Дух как выражение культуры ироничен. Ведь культура всегда иронична [14, с.335]. Она отторгается от природы. Она искусственна. И потому должна иметь элемент иронии над собой же. Дух иронизирует над собой. Человек культуры иронично относится к собственной личности. Для человеческого духа, для его души тема смерти - это серьезное отношение ко всему, не ироническое отношение. Ирония должна быть у человека к собственной личности [14, с.335], ко всему, что есть. Возникает вопрос: почему должна быть ирония ко всему, что есть? Почему ирония в основании культуры? Ирония в основании культуры лишь только оттого, что культура, кроме всего прочего, так или иначе имеет уважительное осознание исчезновения, осознание хрупкости человеческого существования [14, с.336]. И это уже серьезно. Остальное - ирония.

Но осознание исчезновения, осознание хрупкости человеческого существа приходит к человеку с появлением в нем самосознания, а с ним и появления страха смерти [12, с.406]. Когда у человека появляется страх смерти, то у него появляются процессы, компенсирующие этот страх, моменты лишенности всякого страха, когда мир вокруг человека в своих красках и формах становится интенсивным и ощущается как сама смерть [18, с.87]. В человеческой жизни есть моменты, когда человек буквально встречаются со смертью, когда все внезапно приходит к концу, когда встречаются жизнь и смерть как близкие, интимно нераздельно связанные, когда жизнь не важнее смерти и смерть не важнее жизни [18, с.87]. Это моменты, когда процесс жизни ощущается как процесс умирания, где жизнь и смерть нераздельны [18, с.88]. Такие моменты жизни временны и сопровождаются чувством экстаза [18, с.88]. Точнее, это состояние определенного вида экстаза, состояние, которое абсолютно лишено страха смерти. Это состояние называют состоянием НЕМРИ.

В человеческой культуре НЕМРИ занимает определенное место в религиозно-эстетической картине мира. Состояние НЕМРИ пронизывает многие сферы человеческого существа, проявляясь через многие начала человека. Это и религиозный опыт, и мистический, и околосмертный опыт. Это и творчество человека, где просматривается НЕМРИ как определенная стадия творческого процесса. Если есть связь с творчеством, то, значит, есть связь и с волей человека как предшествующим моментом творческого процесса. О многообразных связях состояния НЕМРИ и пойдет речь в последующем изложении. Начнем с религиозного, мистического и около- смертного опыта человека.

Прежде всего, необходимо заметить, что есть сходство состояния НЕМРИ как мистического и религиозного опыта с опытом околосмерт- ным. Здесь человек испытывает состояние НЕМРИ без «умирания» или угрозы жизни [22, с.153]. Многие люди испытывали состояние НЕМРИ, не будучи больными, в период жизни, когда им ничего не угрожало. Эти люди рассказывали обычно о внетелесных опытах [22, с.153]. Эти опыты были совершенно спонтанными и стали для этих людей полной неожиданностью [22, с. 153]. Они были сходны с мистическими и религиозными переживаниями, составляющим основанием которых являлось состояние НЕМРИ как компенсаторная реакция на страх смерти, который поселяется в человеке с возникновением в нем самосознания, самосознания, раздваивающего человека, дающего осознание смерти.

Состояние НЕМРИ проявляется в трансподобных состояниях. Но в этих состояниях может протекать и творческий процесс человека. Творчество в трансподобном состоянии [28, с.268], то есть состоянии экстаза, сопровождается переживанием невозможности смерти [11 с.306, 315]. Ведь в экстазе человек находится вне времени [16, с.14]. Экстатическая вспышка, кажется, лежит по ту сторону времени [19, с.250]. И смерть кажется до смешного невозможной [3, с.273]. Другими словами, творчество в трансподобном, экстатическом состоянии может сопровождаться состоянием НЕМРИ.

Это состояние может присутствовать и в мистических состояниях, когда мистик уже не просто верит в бессмертие, а познает, что он сам бессмертен [20, с.106]. Мистик переживает некий блаженный покой, вместе с которым переживает Жизнь Вечную [2, с.426-427]. При этом мистик переживает довольно крайние состояния. Он чувствует, что умер, что он мертв. Однако к этому состоянию все же примешивается традиция. Традиция примешивается, когда мистик понимает, что видит Бога лишь тогда, когда умер [9, с.236-237]. Он спонтанно переживает смерть и возрождение [9, с.236-237], что сходно с переживанием воскресения из мертвых в христианстве. Такие мистические переживания носят крайний характер. При этом мистик умирает как неподлинное и отдельное «Я», дабы пробудиться как бессмертное и трансцендентное Я. При таком положении вещей применимо положение о том, что, если ты умираешь до смерти, то, когда приходит смерть, ты не умрешь. Здесь утверждается то положение вещей, что никто столь не близок к Богу, как тот, кто полностью умер. Но мистик полностью не умирает. Просто мистик больше не боится смерти [30, с.148]. Более того, мистик не то что не умирает. Он даже не сходит с ума. Хотя состояние НЕМРИ, а точнее близкое к нему состояние, может переживаться и при патологии, которая делает на этом состоянии определенный налет, как делают это определенные наркотики. При этом человек имеет все же впечатление чего-то вечного, неизменного, бессмертного и незыблемого [34, с.508]. Состояние НЕМРИ переживается человеком и при воздействии наркотиков. Точнее, переживается сходное состояние. Ведь состояние НЕМРИ - чисто спонтанный процесс, не требующий вмешательства каких либо стимулирующих веществ извне. Так вот, состояние наркомана, сходное с состоянием НЕМРИ, при воздействии наркотиков как временного помешательства проявляется, когда наркоман (воздействие ЛСД) ощущает, что умирает, но думает, что только готовится жить [9, с. 238-239]. При употреблении галлюциногенных и стимулирующих веществ может переживаться реальное бессмертие, переживаться состояние, будто бы человека ничего не берет, ни пуля, ни сабля [21, с. 141]. Состояние НЕМРИ переживают и реально умирающие люди [33, с.28]. Но состояние НЕМРИ приходит и обычным людям, живущим повседневной жизнью. Притом это состояние приходит чисто спонтанно и становится для них самих полной неожиданностью [22, с.153]. Это состояние не творит, а лишь предшествует стадии вдохновения. Перед стадией вдохновения разворачивается период отсутствия внимания к проблеме, которая решается человеком в творческом процессе [7, с.255] преобразования действительности. Отсутствие внимания и умиротворенность самодостаточного состояния Человека-Бога переживается как НЕМРИ. Это состояние приходит спонтанно. Однако угадывается определенный уклад жизни, который способствует скорому его появлению.

Если человек наблюдает характер своей походки, свою речь, свои чувства, то и походка, и речь, и чувства начинают изменяться [32, с.168- 169]. То есть при осознании себя человек изменяется. Наблюдать себя - это осознавать себя. Наблюдать себя - это уже изменяться. Чем же заканчиваются эти наблюдения за собой? К чему приводят изменения в человеке от этих наблюдений? Ведь все религиозные и мистические системы содержат в себе как необходимость эти наблюдения человека за собой. Поставив перед собой какие-то цели при осознании себя в процессе наблюдения за собой, человек отстраняется от всего, мешающего в себе, от всяческих мешающих факторов, посторонних мыслей и чувств. Какие бы мысли не возникали как препятствие, нельзя позволять уму следовать за ними [25, с.92]. Не следует увлекаться посторонними чувствами и мыслями, приходящими в голову, и покидать собственное Я [25, с.92], изменять себе, нарушая волевой процесс следования намеченному. Это разрушает ум [25, с.92], убивая все излишнее в человеке, все мешающее, в конечном счете, сменяя волю на вдохновение в человеке. При вдохновении нет уже воли. Сильные волевые процессы резко сменяются вдохновением как отсутствием воли по механизмам компенсации. Усиленный волевой процесс приводит к ярко выраженному вдохновению. Такое вдохновение содержит ярко выраженное состояние НЕМРИ, что есть цель религиозномистических технологий.

Эти религиозно-мистические технологии составляют основу всех священных писаний, таких, как Тора, Библия, Коран, Веды, Упанишады, Бхагавадгита, Трипитака, Дао де цзин. Но в священных писаниях религиозно-мистические технологии передаются иносказательно, аллегорически. Они представлены в образно-символической форме, для которой характерна многозначность. Об этом и пойдет речь на примере Вед и Торы дальше.

Мистические символы указывают на нечто доязыковое, довербальное в человеке, указывают на то, из чего рождаются сами символы, из чего рождается сама творческая деятельность человека, порождающая эти символы [1, с.121]. Мистические символы указывают на некое конкретное состояние человека, состояние, в котором решается проблема жизни и смерти, переживается невозможность смерти как компенсаторный момент на обретенное человеком сознание, самосознание, а с ним и осознание своей смертности, составляющей которой является страх смерти. Мистические символы указывают на состояние НЕМРИ в человеке.

В священных писаниях эти мистические символы многозначноразмытые. Размытый смысл слов, что наблюдается в любых священных писаниях (Тора, Библия, Коран, Ригведа, Упанишады, Бхагавадгита, Три- питака, де цзин), нивелирует противоречия. Расширяя значение того или иного слова, священное писание синонимические ряды превращает в антонимы. Синонимы постепенно начинают включать в себя и свои противоположности, то есть антонимы. Примером может служить то, что смысловое значение слова «жизнь», расширяясь, в конце концов начинает включать в себя и представление о смерти. Смерть оказывается в конце концов составной частью жизни. Конечный эффект заключается в том, что нивелируется всякая возможность противопоставления жизни и смерти. В священных писаниях снимается противоречие в понимании слов «жизнь» и «смерть». Это результат того, что смысл слов безгранично размывается и выходит из-под контроля логики [13, с.296]. В конечном итоге священные писания отрицают всякую двойственность. Здесь жизнь и смерть не имеют ни начала, ни конца. Здесь наличествует безначальное начало и бесконечный конец. Примером может служить любой дзен-буддистский текст [13, с.296]. Здесь к логике добавляется ритмичность. Ритм деформирует логику высказываний. В конечном итоге содержание «жизнь и смерть» превращаются друг в друга. Цель? Хоть как-то передать состояние НЕМРИ, конкретно пережитое человеком, донести это состояние до читателя, донести с целью вдохновить его, одухотворить.

Но вдохновение и одухотворенность начинаются еще с момента удивления, удивления новым. Новое обновляет. Это подмечено еще протоариями, Богом которых был Див, понимаемый, прежде всего, как дивность (дивность - по самому происхождению слова), а потом уже - как Бог Ясного Неба, при котором мир вокруг человека становится дивным, как мужское начало и так далее.

Див в протоукраинской религиозно-мистической и мифологической культуре выступает как мужское начало, огненное начало в противоположность Ладе как родящей влаге [29, с.89, 243]. Здесь Див как приуроченный к верху дерева спускается на землю [15, с.337], символически воссоединяясь с земной влагой, то есть Ладой. Див дикий, божий, отрицающий отжившую традицию [15, с.337] - это путь постижения самого Древа. Ведь Древо символически можно понимать как райское Мировое дерево, то есть Вырий, у вершины которого обитают птицы и души умерших. Они обитают там вместе с Дивом как способом или техникой дивувания (дивування) новизной, новизной, отрицающей устаревшую традицию. Райское Мировое Дерево (Вырий) - суть рай, где пребывает бессмертие, а точнее, состояние НЕМРИ. Все начинается с Дива, дивности. Но заканчивается райским состоянием НЕМРИ (АМРИ). Эти процессы происходят в человеке буквально на вещественном уровне, что было замечено еще индийскими ариями, писавшими Ригведу. Обратимся к этому священному писанию древних ариев, бессмертие которых было выражено в Амрите как составляющей трансцендентного состояния Вишну.

Если мы пьем Сому, то там уже выжатый Вишну [26, с.260]. Хотя и он в таком виде вдохновляет на свершение великого дела [26, с.260].

Можно понимать, что напиться досыта смешанного с ячменем сомы выжатого Вишну [26, с.260] - это значит раннее выжатого полностью Вишну, максимально пребывающего в соме. Но можно и понимать, что напиться досыта смешанного с ячменем сомы выжатого Вишну [26, с.260] это значит раннее выжатого частично Вишну, минимально пребывающего в соме. То есть можно понимать по-разному. Ригведы символичны и многозначны. Однако здесь в любом случае сома - это не Вишну. В соме содержится Вишну как момент, как элемент сходный с подлинным, но который все же вдохновляет [26, с.260-261]. Можно понимать, что это вдохновение - лишь частичное сходство с Вишну как с Божественным вдохновением. Вишну здесь частично пребывает в соме. То есть здесь мы имеем состояние человека, частично сходное с состоянием Божественного. Ведь Вишну - это Божественное, трансцендентное состояние человека, состояние АМРИ, когда переживается невозможность смерти.

Уже древний арий понимал, что эффекты высшего состояния Духа можно испытать как с использованием тех или иных наркотических веществ (подобие высших состояний Духа, когда Вишну и Амрита в соме), так и без употребления наркотических веществ (истинно высших состояний Духа, когда Вишну и Амрита вне сомы). Но древний человек чаще терял надежду испытать наркотический эффект (и откровение от этого эффекта) без использования этих веществ. Современность же, в лице постмодернизма, как бы перескочив через тысячи лет, перескочив от момента написания Ригвед к моменту фиксации мыслей в письменном виде, произведенной Жиль Делезом, наша современность заговорила в открытую о надежде пережить и открыть для себя человеку наркотический и алкогольный эффект (их «откровения») без использования этих веществ [10, с.195]. НЕМРИ может быть проявлено в человеке без употребления каких-либо наркотических веществ. Ведь в человеке есть собственные наркотические вещества, эндорфины и энкефалины, а также множество «ананда- медиаторов», выработка которых может быть стимулирована даже при беге трусцой. Но в таком случае должны быть иные технологии. Например, полный запрет на употребление каких-либо стимулирующих веществ. Но уже древний арий Ригвед понимал, что человеку можно обрести состояние Бога без употребления сомы. В таком случае, в случае дополнительного употребления сомы, когда человек уже и без нее обрел состояние божественности, сома выглядит просто как вдохновляющий стимулятор без эффекта, дающего Высшее состояние Божественности. Сома просто вдохновляет на свершение великого дела [26, с.260-261]. Стимулирующее состояние просто сопровождает истинное состояние Человека-Бога. В данном случае в Ригведах Сома сопровождает Индру, сопровождает бог - бога [26, с.260-261]. Здесь сопровождает истинного Индру - истинный сок [26, с.260-261]. Но в Соме, как и в истинном Индре, то есть Индре, открывшем в себе истинное состояние Духа, содержится Вишну, Вишну как непосредственное состояние сознания в противоположность предусмотрительности [8, с.187], Вишну как состояние трансцендентности [17, с.35].

Другими словами, человеку в жизни открывается научная картина мира, то есть опосредованная, когда человек проявляется как предусмотрительное существо [8, с. 185-187], а все его теории более истинные, когда дальше предвидят [23, с.279]. Однако, помимо научной, человеку открывается еще и религиозно-эстетическая картина мира, то есть непосредственно-выразительная, когда человек вовсе не предусмотрителен, а все его чувствования, не только как предчувствия, а и как абсолютная непосредственность, сливаются с объективной реальностью. Тогда объекты окружающего мира вспыхивают необычной интенсивностью цвета и формы [4, с.167]. Тогда человек не просто сливается с окружающим миром, но еще и переживает состояние невозможности смерти, состояние НЕМРИ.

В дальнейшем, в индуизме, состояние НЕМРИ (или АМРИ), описанное в Ригведах, в образах Амриты и Вишну, продолжается в Упанишадах при описании священного слога ОМ (АУМ), передающего состояние Ту- рия.

При состоянии НЕМРИ как при определенном виде экстаза человек как бы находится вне времени и пространства [16, с.14]. Это переживается как растворение проявленного мира. Но растворение проявленного мира свойственно также состоянию Турия как особому высшему состоянию сознания человека. Кроме свойства переживать это состояние как растворение проявленного мира, человек дополнительно переживает его как неизреченное, приносящее счастье, недвойственное [31, с.638].

Это состояние знакомо не только древним ариям, но и древним семитам, и описано в священном писании Тора. Здесь, по описаниям Торы, важное значение приобретает уклад жизни человека, уклад, который может привести к подобным состояниям сознания.

Однако остановимся на самом начале Торы как мировоззренческом моменте. Первое слово Торы, а также Библии - это «В начале» [24, с.3; 5 с.5 (Быт 1:1)]. Затем следует пояснение, в начале чего. Ясно, что в начале сотворения [24, с.3]. То есть речь идет о процессе творчества, процессе, который присущ человеческому Духу. Момент творчества или сотворения нового происходит на стадии вдохновения. Но речь в Торе идет о предста- дии, то есть стадии, которая в начале. Речь идет о стадии, которая стоит перед вдохновением. Перед периодом вдохновения вклинивается период отсутствия внимания к проблеме [7, с.255], проблеме, которая решается в процессе творчества. Вот этот период отсутствия внимания к проблеме, период, который стоит в начале сотворения [24, с.3], и рассматривает Тора. В этот период, или в момент творческого процесса, человек ощущает себя Всесильным или Богом. Это момент трансподобного состояния [28, с.268], момент переживания невозможности смерти [11, с.306], экстаза [16, с.14], состояния НЕМРИ.

Потому речь идет о Боге, то есть о человеке в этом состоянии. Бог, или Всесильный - это человек в состоянии, когда переживается феномен невозможности смерти (НЕМРИ) как компенсация возникновения в человеке самосознания, а с ним и осознания смертности.

Тора начинается со слов «В начале сотворения Богом. [24, с.3]». Далее идет пояснение того, что творилось. А творилось небесное и земное. Тора говорит о том, что «В начале сотворения Богом небесного и земного [24, с.3]» - это сотворение двух символов, которые раскрывают технологию постижения того же состояния человека, когда он переживает момент невозможности смерти и является Богом, или Всесильным. Заметим, что Бог, или Человек в состоянии, когда им переживается невозможность смерти (когда человек Всесильный), творит не Небо и Землю как внешнюю объективную реальность, а творит Небесное и земное как два символа, раскрывающие технологию постижения, или обретения человеком того же состояния Божественности, или состояния Бога, когда человек Всесильный и переживает вечную жизнь.

Небесное и Земное - это два символа, которые многозначны. Они касаются, прежде всего, внутренней жизни человеческого Духа, а не объективной реальности. Ведь Царство Божье внутри вас (Лк 17:21). Небесное в человеке - это все возвышенное, парящее, это надсознание, жизнь Духа, одухотворенность. Земное в человеке - это все телесное, подсознательное в психической сфере, где имеет проявление это телесное, инстинктивное. Так вот, в начале сотворения, как сотворения способа (технологии) обретения Божественного, Земное, то есть телесное, было невообразимым хаосом и тьма покрывала Бездну [24, с.3]. Здесь речь идет о земном, или телесном, как неупорядоченном, хаотическом, покрытом тьмой [24, с.3]. Но здесь все же присутствует и Небесное, когда Дух Бога витал над поверхностью вод [24, с.3]. Здесь Тора в символической форме описывает момент, когда творилось Богом Небесное и Земное, когда Небесное было еще слабо преобладающим. Затем идет описание в символической, многозначной форме способа (технологии) практического обретения божественного, в процессе чего нарастает сила Небесного. Она нарастает уже с того момента, когда Бог говорит «Да будет свет! [24, с.3]».

И далее мы видим, что на протяжении всей Торы, а также всей Библии, Корана, Вед, Упанишад, Бхагавадгиты, Трипитаки, Дао де цзин, на протяжении всех священных писаний в символической форме описаны различные варианты обретения состояния Божественности, обретения того состояния, когда человек переживает невозможность смерти. Другой вопрос, что мы не всегда можем расшифровать символический язык постижения Божественного. Но это оттого, что мы сами мало постигли. Однако, в любом случае, постижение Божественного, его обретение происходит через определенный уклад жизни, через определенный образ жизни. Потому в Торе Бог, или Всесильный, раскрывая свои тайны, создает день и ночь как определенный порядок и образ жизни, при котором человек имеет возможность постичь Божественное. Далее Бог создает свой внутренний мир трудами, а на седьмой день почил [5, с.6. (Быт 2:2)]. То есть мы опять сталкиваемся с демонстрацией уклада жизни, при котором появляется возможность постичь Божественное. Для этого человек должен иметь определенный ритм смены труда и отдыха, шесть дней трудится, а на седьмой почить. Конечно, в различных священных писаниях мы видим расхождение в проповедуемых укладах жизни, мы видим различную ритуалистику и специфичные способы постижения Божественного. Однако люди разные. И разным людям разное подходит. Потому и должны быть религиозные свободы, чтобы человек имел возможность выбрать для себя самое эффективное и приблизить себя к Божественному.

Существуют два письменных значимых религиозных начала культуры двух древних народностей - ариев и семитов. Арийское начало - это Риг- веды, семитское - Тора. Можно утверждать, что Ригведы в своих основаниях рисуют материалистическую картину мира. Ведь в Ригведах нет момента творения. Мир вещей был изначально как самодостаточный. Бог Индра родился потом [17, с.29]. Но можно утверждать, что Тора, а значит и Библия, также материалистическая книга. А если человек ищет врагов себе, ищет образ врага в лице материалистов или националистов, то это его проблемы, личные проблемы. Ведь Бог в Торе как Человек-Всесильный создал не Небо и Землю как объективную реальность, а Небесное и Земное как символы, создал в своем воображении. Он создал Небесное и Земное как два символа, передающие способы (технологии) обретения состояния, в котором человек «Всесильный», лишенный страха смерти. Здесь можно понимать Бога как человека, который обрел состояние невозможности смерти, состояние НЕМРИ.

Использованная литература

1. Автономова Н.С. Лакан: возрождение или конец психоанализа? // Бессознательное: природа, функции, методы исследования.. - Тбилиси, 1985. В 4-х т. Т 4.

2. Андерхилл Э. Мистицизм. - К., 2000.

3. БеккР.М. Космическое сознание // Космическое сознание. - М., 1995.

4. Бердсли М. Эстетическая точка зрения // Американская философия искусства: основные концепции второй половины ХХ века - антиэссен- циализм, перцептуализм, институционализм. - Екатеринбург, 1997.

5. Библия. Книга священного писания Ветхого и Нового Завета. - М., 1988.

6. Бурно М.Е. Терапия творческим самовыражением. - М., 1989.

7. Вудвортс Р. Этапы творческого мышления // Хрестоматия по общей психологии. Психология мышления. - М., 1981.

8. Гелен А. О системе антропологии // Проблема человека в западной философии. - М., 1988.

9. Гроф С., Хэлифакс Д. Человек перед лицом смерти. - М., 1996.

10. ДелезЖ. Логика смысла. - М., 1995.

11. Джемс В. Многообразие религиозного опыта. - СПб., 1993.

12. Дидье Жюлиа. Философский словарь. - М., 2000.

13. ДрогалинаЖ.А., Налимов В.В. Семантика ритма: ритм как непосредственное вхождение в континуальный поток образов // Бессознательное: природа, функции, методы исследования. - Тбилиси, 1978. В 4-х т. Т. 3.

14. Забужко О. Хроніка від Фортінбраса. Вибрана есеїстика 90-х. - К., 2001.

15. Иванов В.В., Топоров В.Н. Див // Мифы народов мира. - М., 1991. В 2-х т. Т. 1.

16. Ильин Е.П. Эмоции и чувства. - СПб., 2001.

17. Кейпер Ф.Б.Я. Труды по ведийской мифологии. - М., 1986.

18. Кришнамурти Д. Записные книжки. - М., 1999.

19. Ламонт К. Иллюзия бессмертия. - М., 1984.

20. Меррелл-Вольф Ф. Пути в иные измерения. - К., 1993.

21. Мискин Р.В. Что курили казаки. // Основи теорії військової справи та бойових мистецтв. - Запоріжжя, 2007.

22. Моуди Р.А. Дальнейшие размышления о жизни после смерти. - К., 1996.

23. Ньютон-Смит В. Рациональность науки // Современная философия науки: знание, рациональность, ценности в трудах мыслителей Запада. М., 1996.

24. Пятикнижие Моисеево, или Тора. - М., 2005.

25. Рамана Махарши Шри. Собрание произведений. - СПб: Тируван- намалай, 1999.

26. Ригведа. Мандалы I-IV. - М, 1989.

27. Сержантов В.Ф. Человек, его природа и смысл бытия. - Л., 1990.

28. Теплов Б.М. Избранные труды. - М., 1985.

29. Українська народна обрядова поезія. - К., 2006.

30. Уилбер К. Никаких границ. - М., 1998.

31. Упанишады. - М., 2003.

32. Фейгенберг И.М. О принципиальной неразрывности наблюдаемого и наблюдателя в психологических феноменах // Бессознательное: природа, функции, методы исследования. - Тбилиси, 1978. В 4-х т. Т.1.

33. Шилов Ю.О. Арійська військова доктрина // Основи теорії військової справи та бойових мистецтв. - Запоріжжя, 2007.

34. Ясперс К. Общая психопатология. - М., 1997.