Козенко И.А.,

Восточноукраинский национальный

университет имени Владимира Даля (г. Луганск)

Цель работы - определить характер и смысл художественного освоения Н.С. Лесковым определенной традиции народного сознания и представить её в качестве основы формирования религиозных представлений, понятий и образов.

Материалом исследования послужил роман Н.С. Лескова «На ножах».

Роман Н.С.Лескова «На ножах» (1870-1871) долгое время был прочно забыт. Он не вошел в собрание сочинений Лескова, изданное в одиннадцати томах в пятидесятые годы, лишь появился отдельной книгой в 1991 году[1].

При жизни писателя критики и литературная общественность создали этому произведению антинигилистическую репутацию, что, по сути, ставило его в ряд оппонирования популярной тогда идее революционной демократии, тем самым, снижая авторитет последней в глазах молодого поколения. Сегодня совсем по-иному представляется главная идея романа «На ножах», она актуальна потому, что заставляет по-иному понять процессы общественного развития. В известном смысле пророчества, вложенные Лесковым в уста своего героя о «сильнейших и грозных новаторах, которые, воспитываясь на ножах, скоро придут с ножами же водворять свою новую вселенскую правду», оправдались в исторической перспективе [1, с. 363].

Но, как писал на склоне лет Н.С.Лесков: «Лучшее время не позади нас. Это верно и приятия достойно» [2, с. 57].

Между тем задачей данной работы является изучение дорогих Н.С.Лескову своими нравственными началами евангельских авторитетов, того глубокого по содержанию и литературному мастерству вплетения элементов религиозного содержания в общую канву произведения.

Особенно важна его шестая часть «Через край», где совершенно чистым и искренним способом выписаны народные традиции и обряды крестьян. Писатель параллельно с отображением разных сюжетных линий рассуждает об истинной вере, о современных ему религиозных течениях.

Прежде чем анализировать произведение, напомним содержание шестой части романа, как наиболее характерной для изучения феномена народного сознания, его идеологического синкретизма в неотделимости представлений о природе и обществе, фантастичности объяснений и глубокой веры в реальность фантазий, убежденности в том, что сверхъестественные существа являются вершителями судеб.

В начале описания подготовки для добывания огня Лесков подводит читателя к выводу, что такие концепции, как русское христианство и языческие обычаи друг другу не противоречат и не противостоят, а, следовательно, могут существовать вместе.

Так, в главе 12 «Живой огонь» описывается крестьянский обычай добычи живого огня, который, по народному поверью, «должен попалить коровью смерть», поэтому «... было решено на Михайлов день уничтожить весь старый огонь и добыть новый, живой, «из непорочного дерева» [1, с. 299].

Примером может служить обычай выбора времени для добывания огня. Им назначался «.вечер Михайлова дня. Сельские знахари и звездочеты утверждают, что огонь, добытый в этот день чествования первого Архангела небесных воинств, непобедим и всемогущ, как часть огненной силы покорных великому стратигу ополченных духов» [1, с. 299].

Эмоциональное отношение к предмету веры предполагает не только реальность сверхъестественных сил или существ, но и то, что они могут повлиять на жизнь и судьбу каждого живущего и его близких как в действительном, так и в потустороннем мире. Верующий человек вступает с воображаемым предметом своей веры в особые отношения, которые можно определить в качестве иллюзорно-практических.

Так, в романе находим: « Таинодействие это всем селом ждалось не без нетерпения и не без великого страха. Везде, куда её (молву) доносило, она была утешительницей упавших духом от страха коровьей смерти баб. она чуяла раздольный вечер огничанья в лесу, где должно собираться премного всякого народа и где при всех изъявится чудо: из холодного дерева закурится и полохнет пламенем сокрытый живой огонь» [1, с. 299].

Кто-же исполнитель задуманного? «... Постановили привезть на то из далекой деревни старого мужика, по прозванью Сухого Мартына, да дать ему в подмогу кузнеца Ковзу, да ещё Памфилку-дурачка, на том основании, что кузнец по своему ремеслу в огне толк знает, а Памфилка-дурак «божий человек» [1, с. 299].

Выбрали место и Сухой Мартын молвил: «Здесь, ребята, сведем жив огонь на землю. И на том самом месте, где трижды бил в мерзлую груду Мартынов лапоть, высился уже длинный шест, и на нем наверху торчал голый коровий череп».

Как уже установившаяся норма поведения накануне сошествия огня, или как в романе «огничания», состоял следующий обычай. «И повелел потом мужикам Сухой Мартын, чтобы в каждой избе было жарко вытоплена подовая печь и чтоб и стар и млад, и парень, и девка, и старики, и малые ребята, все в тех печах перепарились, а женатый народ с того вечера, чтобы про жен позабыл до самой до той поры, пока сойдет на землю и будет принесен во двор новый живой огонь» [1, с. 300].

«В сумерках Ковза - кузнец и дурачок Памфилка обходят село, стучатся в окна и говорят...«Печи топите, мойтеся, правьтеся, жен берегитеся: завтра огонь на коровью смерть!».

Важна и обрядовая сторона действия « Сухой Мартын .послал ребят, чтобы около коровьей головы в Аленином Верху повесили сухую змеиную сорочку, да двух сорок вниз головами, что и было исполнено» [1, с. 301].

Предупредили и господ о том: «.что мужики ещё вчера затеяли добывать «живой огонь» и присылали депутацию просить, чтобы сегодня с сумерек во всем господском доме были потушены все огни и залиты дрова в печках, так, чтобы нигде не было ни искорки, потому что иначе добытый новый огонь не будет иметь своей чудесной силы, и не попалит коровьей смерти» [1, с. 307].

Такой ритуал является немного сходным с тем, который и доныне соблюдается в кувуклии возле Гроба господня в Иерусалиме накануне сходжения благодатного огня перед Светлым Воскресением Христовым.

«Таким образом, к полудню огонь был залит, а Ковза - кузнец, дурак Памфил, Дербак десятский и захожий слесарь Ермолаич, - два дополнительно нанятых помощника или «положайника», обошли все село и проверили каждую печь, залили сами в каждом доме всякую искорку. Затем настал час запирать избы и задворки, коровьи закуты, положив у каждой из них крестом кочергу, помело и лопату, для того чтобы, когда сойдет живой огонь и мертвая мара взмечется, так нельзя ей в какой-нибудь захлевушине спрятаться» [1, с.311].

К концу дня «главарь всей колдовской справы» Сухой Мартын возглавил движение к Алениному Верху, он «тихо шагал, неся перед собой образ Архангела и читая ему молитву неканонического сложения» [1, с. 311].

«Взрослые девки и все молодые женщины остались в селе, над ними Сухим Мартыном была поставлена особая главариха, старая вдова Мавра, «с красными змеиными глазами без век и без ресниц, а в подмогу ей даны две положницы: здоровенная русая девка Евдоха, с косой до самых ног, да бойкая солдатка Веретеница» [1, с. 312].

Через полчаса вслед за мужиками выступили посемейным отрядом женщины. Все в одних длинных сорочках, с испачканными кирпичом и сажей лицами, вооруженные цепами, косами, граблями и вилами. По одной из крайних десяти дворов семьи впряглись в опрокинутую сошниками соху, а одиннадцатая села на сошные обжи и захлестала громко длинным пастушьим кнутом. Тотчас же на лошадях выехали гулевая солдатка Веретеница и Евдоха. Обе разом завыли волчихами «да так зычно и жалостно, что даже кони их со страху шарахнулись и ушами запряли». Шабаш начинался, на белом коне выехала «как смерть худая, вдова Мавра», за нею на конях бабы, кто в «полушубке навыворот, кто в зипуне наопашь, иные зашароварившись ногами в рукава, другие, сидя на одном коне по двое, и у всякой в руке или звонкий цеп с дубиной, или тяжелые, трезубые навозные вилы» [1, с. 312].

Настала торжественная минута и вдова размахнула свой саван, подняла над головой широкую печную заслонку из листового железа и, ударив по ней жестяным ковшом, затряслась и крикнула: «Сторонися, смерть, пред бабьей ногой!» [1, с. 313].

В это время в Аленином Верху валяли из привезенной соломы огромное чучело мары, путали и цепляли множество вожжей к концам большой сухостойной красной сосны, спиленной и положенной на козлах крест-накрест сухостойной черной липой. По завершению, Сухой Мартын положил образ Архангела на белом рушнике на высокий пень спиленного дерева, снял шляпу и, перекрестясь, начал молиться. Затем сел на ствол сосны, положенной накрест утвержденной на козлах липы, а народ расхватал концы привязанных к дереву вожжей. Сухой Мартын поблагословил воздух на все стороны и, выхватив из-за пояса топор, воткнул его пред собой в дерево. Народ тихим, гнусливым унисоном затянул:

«Помоги, архангелы,

Помоги, святители:

Добыть огня чистого

С древа непорочного».

По завершению концы веревок натянулись, и раздался звук визжащего трения бревна по бревну, на верхнем из них сидящий Сухой Мартын выкликал: «-Вортодуб! Вертогор! Трескун! Полоскун! Бодняк! Регла! Авсень! Таусень! Ух,бух,бух,бух! Слышу соломенный дух!» [1, с. 315].

Но огонь не «сходил». Перенесли все снаряжение на новое место и опять без успеха. «- Две причины есть: либо промеж нас есть кто нечистый, либо всему делу вина, что в барском доме старый огонь горит» [1, с. 320]. Но нечистым себя никто не считал, а на барский дом власти ни у кого не было.

Тут важны и другие размышления по выбору места. Одни роптали, что надо было бы устраивать дело на задворках, но все же решили, что на чистом месте нужно. «Поле от лешего дальше и Богу милее: оно христианским потом полито» [1, с. 320]. Другие говорили, что лес Богу ближе, лес в небо дыра, а против лешего на сучьях пряжа развешана. Было мнение, что надо все устроить посреди леса, чтобы «к Божьему слуху ближе», но «Божье ухо на весь мир». Величие творца в устах мужиков представлялось тем, что Господь облачается небесами, перепоясуется зорями, вокруг него ангелов больше, чем просяных зерен в самом большом закроме.

«-А правда ли, что Бог старый месяц на звезды крошит?

Неправда, - отвечал Мартын.

Чего он их станет из старого крошить, когда от него нам всей новины не пересмотреть, а звезды окна: из них ангелы вылетают.

Ну, это врешь. На что ангел станет в окно сигать? Ангелу во всем небеси везде дверь, а звезда пламень, она на то поставлена, чтоб гореть, когда месяц спать идет.

Неправда, а зачем она порой и тогда светит, когда месяц яснит?

Звезда стражница, звезда все видит, она видела как Кавель Кавеля убил. Месяц увидал, да испугался, как христианская кровь брызнула, и сейчас спрятался, а звезда все над Кавелем плыла, Богу злодея показывала» [1, с. 321].

В ходе разговоров участников огничанья писатель использует народную пословицу: «почитай молитву, не порочь ворожбы» в контексте « как где-то вдалеке с коровьей смертью хотели одни попы крестом да молитвой справиться и не позволяли колдовать: билися они колотилися, и ничего не вышло» [1, с. 323].

Интересны рассуждения о смерти как нежити без лица. На вопрос: «- Как же лица нет, когда она без глаз видит и в церкви так пишется?

Да, у смерти лица нет, у нее облик,- вставил чужой мужик, - один облик, вот все равно как у кикиморы.

-Про это и попы не знают, какое у нежити обличье. Есть в селе образ пророка Сисания и при нем описаны двенадцать сестер-лихорадок, все как есть просто голыми бабами наружу выставлены, а рожи им все повыпечены, потому что как кто ставит пророку свечу, сейчас самым огнем бабу в морду тыкнет, чтоб её лица не значилось» [1, с. 324].

В итоге тайнодействие на поляне завершилось и огонь был добыт.

Анализируя описание обряда огничанья, можно придти к выводу, что синкретизм народной веры обнаруживает себя в виде тысячелетиями сложившейся целостной системы религиозного мировоззрения и нравственно-этических норм, обнаруживаемых, однако, не в вербальном религиозно-этическом кодексе, а в духовных стихах, обрядах, обычаях, предписаниях, запретах, приметах, легендах, былях, народных молитвах.

Поэтому главный вопрос, который ставит перед читателями Лесков: «Что есть истинная вера?». Чтобы ответить на него, Лесков показывает читателю, каково понимание веры в крестьянской традиции и сознании. Рассмотрим этот вопрос с трёх точек зрения сегодня:

каким образом и где соприкасаются дохристианская и православная традиционная обрядность в действиях её участников;

в чем заключается мотивационная основа поведения групп людей в преодолении негативных жизненных проявлений, каким образом субъективная вера получает дальнейшее объективное подтверждение;

существование «двоеверия» как особой формы религиозного синкретизма.

В шестой части романа Н.С. Лескова «На ножах» приведено религиозное явление, характеризующееся невыделенностью качественно различных элементов или их смешением во внутреннюю противоречивую систему [3, с. 984]

На пользу этого утверждения свидетельствует само описание огничания, в первую очередь проведение обряда на вечер «Михайлова дня» (в православной церкви празднуется два раза в год, 19 сентября по н.ст. «Воспоминание чуда Архистратига Михаила» и 21 ноября по н.ст. «Собор Архистратига Михаила и прочих Небесных Сил бесплотных) присутствие в обряде его иконописного образа.

Религиозный синкретизм являет собой и слитность религиозного сознания и культовых практик с разными сторонами духовно-практической жизни человека - трудом и т.д. В романе мы имеем примером борьбу со смертностью домашних животных - коров, от самого наличия и здоровья которых, по сути, зависит крестьянский быт, преимущественно питание детей и взрослых.

Смысловое содержание обряда свидетельствует и о слаборасчлененной целостности магических, анимистических, теистических и других представлений. Например, вешание на шесте коровьего черепа, двух сорок вниз головами, сухой змеиной шкурки, изготовление чучела «мары», ряженые и т.д.

Не в малой степени, обсуждение участниками обряда библейской притчи о «Кавеле и Кавеле», об ангелах, о «Сисании», об облике смерти свидетельствует, об интеграции религиозно чужеродных элементов в одну целостность.

Таким образом, ответ на первую постановку задачи содержится в том, что народное сознание является изначально чистым, лишенным каких-либо идеологически религиозных установок и концепций, однако оно объективно подвержено тем процессам, которые характеризуют синкретические проявления. По сути, они отображают этапы развития всех известных религий, которые в ходе эволюции интегрировали в свое первоначальное содержание идеи и элементы обрядности, заимствованные из сосуществующих верований и культов.

Выше мною уже приведена схожесть подготовки к обряду огничанья с таинством схождения благодатного огня. В продолжение этого хотелось бы отметить и некоторые другие особенности субъективного плана. Поскольку очистительная сила огня присуща понятийному аппарату других религий, сам обряд огничания имеет общие черты со многими вероисповедными традициями.

Например, духоборы. Духоборы держали в домах иконы из-за их красоты, а не из - за святости. И в романе

Н.С. Лескова мы видим образ Архангела Михаила. Перед тем, как молиться и принимать крещение в духе, действительно нужно попариться в бане и вымыться, ибо молиться надо с чистым телом. Цель молитвы - восстановить образ бога в каждом человеке. Подобие богу заключается во внутренних свойствах человека, а не во внешних. Это традиция духоборов. И в романе, перед началом обряда, крестьяне, их близкие домочадцы парятся в банях. Духоборы чтили огонь как средство очищения и говорили про два крещения: водой и огнем. В романе огонь находит свое применение лишь в победе над «коровьей смертью».

В полной мере характеризует отношение простых крестьян к священнослужителям и поговорка «почитай молитву, не порочь ворожбы» вместе с утверждением факта бесполезного сражения «попов» с «коровьей смертью» лишь крестом и молитвой.

Поэтому объективно, на основе анализа и осмысления, с позиций современного знания о религиях, сюжетной линии романа Н.С. Лескова «На ножах» можно прийти к выводу, что все лучшее и жизнеспособное, что несет народное православие, по сути, есть замаскированный пласт дохристианской языческой культуры.

Истинное христианство и официальная церковь клириков - понятия для Лескова нетождественные. В 1871 году он писал: «Я не враг церкви, а ее друг, или более: я покорный и преданный ее сын, и уверенный православный - я не хочу ее опорочить; я ей желаю честного прогресса от коснения, в которое она впала, задавленная государственностью. Подчиненная государству церковь утратила свою духовную свободу. Милосердие, кроткое и доброе отношение получают характер внешнего долга, предписанного законом в качестве средства угодить грозному Владыке» [4. с. 7].

Можно и утверждать, что народное сознание, приняв христианство, до сих пор пребывает в состоянии двоеверия.

Литература

Лесков Н.С. На ножах: роман в 6-ти частях / Предисл., послесл., примеч. А.А. Макарова: Худож. И. Цыганков. Ч. IV-VI.- Тула: Приокс. кн. изд-во, 1991. -415 с. - (Отчий край).

Жизнь Николая Лескова по его личным семейным и несемейным записям и памятям. А. Н. Лесков. - «Художественная литература», 1984.

Религиоведение/Энциклопедический словарь. - М.: Академический проект, 2006.-1256 с.

Старыгина Н.Н. Больше веры, больше света в высокое призвание человека // Н.С. Лесков. Легендарные характеры. - М., 1989