Воеводин А.П.,

Нестеров П.Н.

Статья посвящена современным концепциям проблемы отношения мозга и воли в плане измерения человеческой свободы. Ист.11

Свобода воли есть, наверное, такого рода парадокс, который мы принципиально понять не можем?

Франс Мехснер

Антропологический подход к пониманию своеобразия культурноисторических эпох предполагает выделение соответствующего эпохе типологического культурообразующего признака человека. Человек постмодерна - это «человек индивидуального смысла», подчеркнуто акцентуирующий собственную уникальность, индивидуальную свободу понимания и высказывания на фоне тотальной стандартизации и универсализации всей социальной жизни. Проблема человеческой свободы всегда была предметом не только идеологических и теоретических дискуссий, но, в сущности, «пробным камнем» всех социальных конфликтов от коммунальной квартиры до геополитических противостояний по каждому миллиметру земного и космического пространства.

Не случайно, поэтому, дискуссии о своеобразии понимания и истолкования сущности человеческой свободы совершенно непредсказуемо вспыхивают по поводу и без повода в самых неожиданных местах и оказывают заметные, если не кардинальные революционные сдвиги в характере и векторе движения людей, стран, культурных эпох, цивилизаций. Проблемой человеческой свободы наэлектризована атмосфера всех социальных движений и потому она нуждается в постоянном теоретическом мониторинге, особенно в свете современных научных физиологических исследований человеческого мозга. На фоне достижений нейрофизиологии не обремененному историческим опытом философско-культурологических дискуссий уму человеческая свобода зрится как спекулятивно-мистическая игра сверхъестественных сил.

В естественнонаучной нейрофизиологической постановке проблема человеческой свободы будто ножом, по живому, разрезает базовые конструкции философии и психологии, оставляя кровавые пятна на их предыдущей истории. Проблема человеческой свободы выталкивает эти почтенные дисциплины в «музей истории», порождая новую постфилософскую эпоху - бытие без философии. Проблема, которая вкупе с другими дисциплинами, нуждается в принципиально «новой картине человека», в человеке «без»: не-Я, не личность, не свободен, без сознания и рефлексии. Проблема, которая стремится уравнять человека с миром животных, сделав его «третьим шимпанзе» или «голой обезьяной», и в конечном счете объявить о киборгизации - модернизации этого несовершенного робота, о превращении homo sapiens в techno sapiens. (Уже сделаны и первые шаги: Kevin Warwick - английский профессор в сфере информатики действует по принципу «ловли на живца»: он имплантировал себе в голову чип, с помощью которого управляет своим компьютером на расстоянии, используя лишь силу своего мышления. Этот первый в мире добровольный киборг полагает, что лет через 50 возникнет новая киборг- раса. В интернете появилось сообщение о хакерах, которые вживляют под кожу сенсоры и могут постоянно общаться со своим компьютером, независимо от расстояния. А в журнале «Спектр науки» («Spektrum der Wissenschaft», 2007) рассказывается об экспериментах с искусственной памятью - этаком чипе, который вешается на шею, словно медальон, связывается с мозгом и запоминает абсолютно все. Такой человек, наверное, будет не хуже уникальных аутистов, один из которых наизусть знает 20000 книг, второй умножает страшно «хвостатые цифры», ощущая их в цвете и звуке, а третий, увидев один раз город Рим из вертолета, затем 3 дня рисовал по памяти точный его план. Но это уже, конечно, совсем другая, не менее эпохальная проблема.)

Однако оставим пафос и вернемся к науке, или, как говорили Ильф и Петров, оставим небо птицам и обратимся к стульям. Основу настоящей публикации составляет критический обзор статьи из журнала «GEO»: «Обладает человек свободой воли? Открытия на границе нейроисследований и философии» [1]. Автор ее, Франс Мехснер (Franz Mechsner), - нейробиолог из Мюнхена. К тому же, в «Немецком журнале по философии» недавно прошли три круга дискуссии: „Мозг как субъект? Пограничные вопросы нейробиологических исследований мозга“ [2]. В расширенном варианте (с четвертым кругом) эта дискуссия уже издана в виде большой по размерам книге 2007 г.: “Мозг как субъект? Пограничные вопросы философии и нейробиологии” [3]. В популярном журнале “Мозг и дух” опубликован своего рода манифест нейроисследователей [4] и ответ психологов [5].

Итак, содержание теоретических заметок составляет реферативное изложение основных положениий статьи в „GEO“ с некоторыми вкраплениями из других работ и последующим тезисными набросками основных концептуальных возражений по поводу давно снятой в отечественной философской традиции проблемы.

Постановка проблемы. С одной стороны, Франс Мехснер показывает, что в философии 20 века продолжается традиция понимания человека как свободного существа. Карл Ясперс (Karl Jaspers) писал, что превращение воли в телесные движения - «единственное место в мире, где действительно существует „магическое“, где духовное непосредственно в физическое и физическую действительность превращается». Мы, люди, обречены (прокляты?) на свободу, заметил Жан - Поль Сартр (Jean-Paul Sartre). Итальянские философы Франческо Альберони и Сальваторе Века (Francesco

Alberoni und Salvatore Veca) видят в свободе предпосылку для моральных оценок [1, с. 65].

С другой стороны, автор спрашивает, как возможна свобода воли в объективном мире незыблемых (синонимы: непоколебимых, прочных) законов природы? Человеческий мозг - орган, который работает по правилам физики и химии. Свобода нашей воли и действий, которая для повседневности бесспорна, кажется в этом ракурсе неожиданно и загадочно необоснованной, если вообще принципиально невозможной. Здесь мы имеем дело с альтернативой: или верить в нечто подобное бессмертной душе, сверхъестественным образом влияющей на природные явления в мозгу и теле, или же наши мышление, речь, действия есть в сущности проявления естественных физикохимических процессов. И тогда свободная воля лишь иллюзия, а сами люди - закономерно детерминированные автоматы [1, с.65].

Противостояние. Позиция нейронауки. В современных исследованиях в области нейробиологии мозга раздражающим фактором являются четыре группы наблюдаемых в экспериментах аргументов, позволяющих «нейроучёным» «пронзить, словно шампуром» древнее тело философии и вновь, в который уже раз, с наивностью инопланетянина вытащить на божий свет старую, как и сама философия, психофизическую проблему.

Потенциал готовности. В 60-х годах немецкий нейробиолог Ханс Корнхюбер (Hans Kornhuber) открыл «потенциал готовности» (Bereitschaftspotenzial). На этой основе в 80-х годах калифорнийский нейрофизиолог Бенжамин Лайбет (Bеnjamin Libet) [6; 7] обнаружил факты, всколыхнувшие профессиональный мир. Оказалось, что потенциал готовности намного опережает чувство свободной воли: если испытуемые ощущали волю к действию за 1/5 секунды до фактического движения, то потенциал готовности возникал за пол секунды. Сознательная воля - единственный кандидат на место «безусловной свободной воли» (B. Libet) - появляется якобы только после того, как мозг это движение уже давно подготовил. И поэтому, считает Б. Лайбет, мы делаем то, что хотим, а, напротив, хотим то, что делаем. Наша воля, при этом, ни что иное, как «эпифеномен» регулярно осуществляющихся мозговых процессов [1, с.77- 78].

Относительно экспериментальных данных, полученных в последнее время, Герхард Ротх (Gerhard Roth), нейроэксперт из Бременского университета, делает следующий вывод: внутри (cortical) и вне больших полушарий (subcortical, например, в базальных ганглиях), с одной стороны, подготавливаются двигательные процессы, а с другой, порождается чувство «я хочу это сделать» [8, с.228]. Нейробиологи доказывают, что отнюдь не сознательный волевой акт является причиной движения, потому что это движение уже до этого нейрональными процессами определено. В связи с этим теоретические построения классической философии о роли сознательного решения и свободе выбора, а также повседневные обыденные высказывания типа «моя рука берет чашку кофе, потому что я этого захотел» являются неправильными. Более корректным, по мнению большинства нейроисследователей, выглядит естественнонаучное утверждение, - вызывающее вполне понятный шок среди философов, - «не мой сознательный волевой акт, а мой мозг решает» [8, с .227].

Трепанация мозга. Профессор Г. Ротх в своей книге «Мозг и его действительность» [9] описывает ещё одну группу фактов, подталкивающую к пересмотру традиционной концепции «свободной воли» человека. Исследователи работали с пациентами, которым в медицинских целях была сделана трепанация мозга. Когда с помощью электродов у них раздражался моторный Cortex - Areale, то больные автоматически поднимали руку. Позднее они уверенно утверждали, что именно это хотели сделать. Если раздражались более глубокие структуры, такие как таламус (Thalamus), то движение повторялось. Однако пациенты ощущали это действие уже по- другому: как ненамеренное или даже как против их воли осуществляемое [1, с.81].

К подобным же результатам приводит направленное воздействие на человека во время гипноза или же магнитная стимуляция мозга, когда лицо невольно совершает движение, которое раньше называлось его волевым действием [8, с.228].

Расщепленный мозг. В 60-е годы американские нейробиологи Роджер Сперри и Михаэль Геценидже (Roger Sperry und Michael Gazzaniga) наблюдали больных с расщепленным мозгом. Болезнь вынудила врачей разрезать у больных нервные пути, соединяющие правое и левое полушария, поэтому объекты в левом поле зрения акцептировались только правой гемисферой и наоборот. В ходе эксперимента первоначально в левой зоне показывали картинки непристойного содержания, что вызывало у пациентов ухмылку. После этого исследователи обращались к левому полушарию, которое ничего о картинках не знало, и спрашивали о причине ухмылки. В ответ оно придумывало вызывающее изумление несуществующее основание: «Ваш галстук выглядит комично». Не менее ошеломляющим выглядит и вывод ученых: если мы не знаем причины действия, то верим в историю, не замечая того, что сами ее изобрели [1, с.81-82].

Желание - не причина действия. Нейробиологи опираются на факты, установленные в психологии действия и социальной психологии. Здесь уже давно доказано, что между желанием человека, например, что-то иметь, и фактическим действием не существует причинного отношения [8, с.228].

В целом обозначенные выше четыре группы фактов показывают, что интенции наших действий часто запоздало подгоняются к фактическим поступкам и люди иногда, если не всегда, могут приписывать им ошибочные действия, которые они в действительности совсем не вызывали [8, с.228]. Радикальный тезис нейрофизиологов требует кардинально новой, революционно изменяющей мировоззрение концепции сущности человека, в которой нет места понятиям типа «свободная воля» или «вина» [1, с.84]. Речь идет, таким образом, о полной детерминации человеческого поведения мозгом, о том, что Я, личность, сознание, рефлексия, свободная воля, ответственность - все это лишь иллюзии и самообман. Последовательное распространение естественнонаучного объяснения на факты поведения, особенности мышления и чувствования человека якобы выдавливает в мифологемы остатки «иллюзии» умозрительного описания исключительно человеческой, духовной сферы существования личности. Очень точным и провоцирующе вызывающим является название одной из книг - «Иллюзия сознательной воли» [10].

Философско-психологическая баррикада. Примечательным здесь выглядит обобщение, сделанное немецким нейробиологом Герхардом Ротхом. Между философией и нейронаукой, по его мнению, существуют сейчас сложные отношения, от содержательной кооперации - через дружественные, а в большей степени недружественные оценки - до всеобщего отрицания и открытой неприязни. Он выделяет два основных пункта, на которых держится философская критика. Первый сводится к фундаментальному упреку: в силу своей экспериментальной природы, нейронаука не может ничего сказать об этой теоретической проблеме, да и не должна говорить. Вина нейроисследователей в недопустимом нарушении границ. Они не имеют права высказываться о сути духовно-душевных процессов, протекающих в форме желаний, представлений, волевых актов, Я-состояний, религиозных чувств, и которые составляют ядро человеческой личности [8, с.223, 229]. Второй контраргумент со стороны философии состоит в следующем: когда нейроэксперты говорят, что «мозг оценивает» или «мозг решает», то они недопустимым образом делают мозг субъектом духовных и эмоциональных состояний [8, с.223].

Естественнонаучные попытки преодоления кризиса. Случайность как основание свободной воли: предложения нейроэкспертов. Случайность на уровне нейронных связей. Нейробиолог из Тюбингена Валентин Брайтенберг (Valentin Braitenberg), говоря о креативном двигателе в нашей голове, называет мозг «машиной, перемешивающей информацию» (Informatonsmischmaschine) [1, с.71]. Пирамидальные нейроны, как базис коры головного мозга, различным образом связываются друг с другом, комбинируются в множество пространственно-временных ансамблей. В этом процессе, по его мнению, огромную роль играют случай, хаос, что ведет к непредсказуемости решений, действий, то есть, к отрицанию возможности теоретически обосновать свободу человеческой воли. Автор обзорной статьи подчеркивает: «В создании этого богатства (нейронных паттернов.- авт.) хаотические процессы играют, наверное, огромную роль, что способствует открытости и непредсказуемости человеческого поведения» [1, с.72].

Однако исследователи прекрасно понимают, что из хаоса нельзя воздвигнуть то, что составляет основу человеческой практики и существования, а именно -повторяемость, воспроизводимость, устойчивость, стабильность - характер человека, личность. Поэтому alter ego случая всегда выступают упорядоченность и контроль. «Бьющее ключом в мозгу разнообразие, должно быть укрощено и канализированно, чтобы его можно было осмысленно использовать. Выбор из богатого предложения, подлежащий к исполнению, подобен процессу, который Ч. Дарвин назвал движущей силой эволюции - процесс, представляющий две стороны свободы: открытость и осознанный порядок. Этот баланс должен нам удаваться. Нужно гарантировать, чтобы открытость и новизна только незначительно ослабили (разрыхлили - синоним - авт.) фундамент обычаев и установленной рутины, во избежание неподконтрольности и угрозы затруднительной стабильности системы» [1, с.72-73]. Поэтому наш мозг является не только творческим механизмом, но одновременно и «машиной, препятствующей креативности» (Kreativitatsverhinderungsmaschine) [1, с.73]. Здесь «новые идеи не должны руководить мыслительным процессом и даже непродуманными акциями, их необходимо особенно проверять, оценивать, а затем использовать или же отвергать» [1, с.73].

Квантово-волновой уровень свободы. Об этом в обзорной статье сказано мельком. Квантовые процессы недетерминированы: нельзя, к примеру, сказать, когда определенный радиоактивный атом распадется. Очарованный этим индетерминизмом природы, физик Паскаль Джорден (Pascal Jordan) в 30-е годы утверждал, что такие неподталкиваемые, некаузальные микропроцессы могли бы в человеческом мозгу усиливаться и создавать основу наших свободных действий [1, с.74].

John Eccles: нейрообоснование гипотезы бессмертной души. Верующий «нейроученый» и нобелевский лауреат Джон Эклес (John Eccles) создал теоретическую модель для религиозного представления о сверхъестественном способе влияния бессмертной и нематериальной души на телесные процессы [1, с.74]. По его мнению, определенные нейросообщества в коре головного мозга, отвечающие за планирование поведения, якобы открыты для влияния души. Он постулирует, что такое воздействие происходит без нарушения фундаментального физического закона сохранения энергии. Ведь отдельные квантовые процессы случайны

и, возможно, они могут активировать синапсы. В итоге, не бросаются в глаза (не заметны) движение вещества и энергетических потенциалов, если душа руководит этими квантовыми процессами, для того, чтобы с их помощью управлять нашими поступками [1, с.74, 75].

Однако, как полагает американский нейробиолог Дэвид Уилсон (David Wilson), подобная активная деятельность нематериальной души, пожалуй, была бы очень заметной. Ведь отдельных квантовых процессов, считает он, недостаточно для существенного изменения синаптической активности. Чтобы запустить в ход действие, нужно координировать «зажигание» тысяч, если не миллионов синапсов [1, с.75]. Если душа, на манер Eccles, хочет, например, вызвать движение руки, она должна ориентировать невероятно громадное количество квантовых процессов в определенном направлении. Все это, полагает Уилсон, снизило бы энергетический потенциал мозга: ведь для активирования нейронов требуется энергия, которая не может из ничего возникнуть, а только превратиться из одной формы в другую. Фундаментальный физический закон обойти нельзя, а эксперименты с нарушением сохранения энергии ещё никто не придумал [1, с.75].

В аргументации Уилсона есть и другая сторона, в которой он все же допускает влияние на мозг духовной субстанции. Так душа могла бы навязывать мозгу определенные действия, вмешиваясь при этом лишь тогда, когда нейронная активность находится в неустойчивом положении (готова упасть.- авт.). Такое минимальное внедрение в энергетическое хозяйство, действительно, не бросалось бы в глаза. Мы ещё плохо понимаем нейронную машинерию, чтобы исключать и вариант воздействия души на мозг [1, с.75, 77].

Несмотря на такую поддержку, Уилсон по большому счету не считает гипотезу Eccles перспективной: при ближайшем рассмотрении и лучшем познании процессов мозга, «минимальная» работа души как претензия на теорию безусловной свободы, кажется ему сомнительной [1, с.77].

Философско-гуманитарные предложения. Harry Frankfurt: желания, размышление-выбор, воплощение. Американский философ из Принстонского университета Гарри Фрэнкфурт справедливо полагает, что животные, пожалуй, также имеют желания и мотивы. По крайней мере, человекообразные обезьяны, перед выбором, как ему кажется, думают. Но, в тоже время, утверждает он, нас, людей, отличает способность размышлять о самих себе и образовывать желания более высокого уровня. Мы в состоянии иметь или не иметь определенные мотивы, а также стать другими, нежели мы есть сейчас [1, с.69]. По мнению Гарри Фрэнкфурт, суть проблемы в реализации желания: воля появляется лишь тогда, когда мы имеем желание, одобряем его и пытаемся активно реализовать. Наша способность обдумывать желания, соотносить их, взаимно взвешивать. И, наконец, идентифицироваться с одним из них и есть, прежде всего, то, что делает нас личностями [1. с.69].

Порой такая идентификация не удается: скажем, курящий может мечтать бросить, но не развивает мечту в волю. Поэтому он, естественно, в отношении, курения, или не имеет ее вообще, или обладает ограниченной волей. Исследователь задается вопросом: а есть ли воля у людей с никотиновой зависимостью, у любящих поесть обжор, или же они связаны предварительными условиями, как говорят философы «обусловлены»? А, может быть, все же существует «безусловная», освобожденная от связи с природными закономерностями воля? [1, с.69]. Г. Фрэнкфурт оставляет эту проблему нерешенной, однако его взгляды обстоятельно развивает Петер Биери (Peter Bieri).

Парадокс П. Биери: обусловленная свободная воля. Петер Биери (Peter Bieri) и Паскаль Мерсиер (Pascal Mercier) в конце 90-х написали книгу «Ремесло свободы. Об открытии собственной воли» [11]. П. Биери считает, что безусловная свободная воля — это совершенно невозможный конструкт. В силу своей безусловности, она не испытывает какого-либо влияния и никому не может принадлежать. Такого рода изолированная воля была бы совершенно случайной: ведь нет воздействия на нее со стороны привычек, размышлений, процессов в мозгу. Она была бы необоснованной, недоказуемой, ибо последнее означает возможность поддаваться влиянию. И, наконец, такая воля неконтролируемая, потому что контроль - разновидность воздействия. Совсем нельзя понять, пишет П. Биери, какой должна быть «безусловная свободная воля» [1, с.78-81].

По его мнению, определенная доля растерянности, связана с нашей склонностью очень быстро придавать проблеме свободной воли абстрактную форму. Это кажется до того легким, что тот конкретный опыт, который мы должны зафиксировать в понятии свободной воли, теряется из виду. Поэтому правильный, по его мнению, шаг заключается в том, чтобы как можно точнее представить себе тот опыт, который мы имеем перед глазами, когда в повседневности говорим о свободе воли и принятии решений [1, с.69].

П. Биери анализирует в качестве примера поведение Раскольникова и задается вопросом: была ли его воля при этом свободна? В качестве аналогии автор подводит читателя к полке супермаркета и вопрошает: как мы приходим к решению, находясь одновременно под влиянием рекламы, чувства голода и тяжести кошелька? [1, с.69].

Что же такое выбор? Выбор, как полагает П. Биери, не есть победа в данный момент более сильного желания или результат игры слепой силы. Выбор есть ориентация на руководящий мотив, обоснованная внутренним, дистанцированным процессом размышления и оценки. Поэтому свободная воля «определенным образом полностью обусловлена: нашей мыслью и суждениями. Свободная воля есть воля, которая следует нашим суждениям и решениям» [1, с.69.]. При этом воля, как ее себе представляет П. Биери, не просто свободная или не свободная. Как он полагает, имеются степени свободы: воля тем свободнее, чем больше она направляется размышлениями о добре и зле и тем не свободнее, чем меньше этому соответствует [1, с.69]. В развитии личности проявляются, развертываются различные степени свободной воли [1, с.69-71]. Например, заносчивый, нервный человек, раб своей вспыльчивости, не может быть другим. Мы говорим о недостатке воспитания, а Биери упрекает его в том, что он в прошлом свои решения не продумывал. Нельзя извинить плохой характер и плохое поведение. Потому что характер - как центр личности - в некотором роде есть застывшая воля, и он манифестирует как пропущенные, так и совершенные когда-то размышления [1, с.71].

Чаще всего, по мнению П. Биери, влияние других провоцирует мыслительный процесс и способствует усилению свободы воли. К этому относятся семейные ожидания, профессиональные принуждения, несправедливые требования общества: во всем есть шанс обнаружить нашу собственную волю. И когда мы находимся в поиске, наша самостоятельность существует под ураганным огнем чужих нашептываний. Эти взгляды и точки зрения содействуют освобождающему размежеванию, не дают спрятаться и заснуть в своем внутреннем окопе [1, с.71].

Концепция П. Биери - свободная воля есть там, где возможно размышление - соответствует важным аспектам наших повседневных представлений и подтверждается в уголовном праве. Кроме того, такая дефиниция имеет еще одно преимущество: она согласовывается, как выражается берлинский философ, с «режиссурой мозга» (Regie des Gehirns) [1, с.71].

Итоги. Подводя итоги, автор рецензируемой статьи показывает, что противостояние сторон все же сохраняется. Наше поведение, по мнению «нейроученых», полностью протекает в рамках естественных законов, мы детерминированы ими, поэтому требуется совершенно новая картина человека, в которой бы не было места для понятий «свобода воли» и «вина». Благодаря прогрессу в исследовании мозга, утверждает упомянутый Г. Ротх, не позднее, чем через 10 лет, будет признана точка зрения, что субъективная вина не входит в состав свободы. Философ из Брауншвайга (Braunschweig)

Герхард Фоллмер (Gerhard Vollmer) дополняет: функция штрафа как расплаты (искупления) за вину - необоснована [1, с.84].

C другой стороны, не только гуманитарии, но практики - юристы - этому противоречат. Бьёрн Буркхард (Bjorn Burkhardt), специалист по уголовному праву из Маннхайма (Mannheim), заявляет следующее: чтобы обосновать ответственность человека нам достаточно субъективного, переживания и осознания свободы. Нужно по-прежнему относиться к человеку как к личности, обращаться с ним как с общественно ответственным существом [1, с.84].

Б. Буркхард сомневается в возможностях исследований мозга, не способных устранить из повседневности или уголовного права дефинитивный суверенитет свободы воли, вины и ответственности. Факты природы и результаты естествознания не могут обосновать того, как мы должны жить. Эти задания должны складываться между людьми и мы обязаны их перенимать [1, с.84].

Проблемные вопросы. Как следует из реферата, в процессе реанимирования и современной нейрофизиологической интерпретации психофизической проблемы обнаруживаются три главных вопроса.

Кто является субъектом: мозг или человек? (см.: название дискуссии и книги 2007). В более обостренной постановке этот вопрос звучит следующим образом: является ли человек телом? Для сторонника диалогической философии, субъектом является даже не отдельный индивид, а общество в целом, в его культурном самосознании. В онтогенезе подавляющая доля психических свойств не «принадлежит» ребенку, а распределена между ним и взрослыми, другими детьми. Это свойства возникающих на время совокупных психических (эмоциональных, мыслительных, интуитивных) субъектов. В пространстве последних и происходит постепенное сворачивание функций из межсубъектного состояния в индивидуальное. Всю свою сознательную жизнь человек как бы «начинен, пронизан» внешними и внутренними диалогами, которые организуют и поддерживают люди, личности, а не существующие сами по себе изолированные мозги. Только внутри огромной социокультурной системы, используя ее адаптивные и компенсаторные возможности в качестве недостающих функциональных органов, наш мозг способен работать в принципиально иных режимах, продуцировать новые системные качества. Странно, что «нейроученые» не замечают столь неоспоримые факты.

Совместимы ли законы природы со свободой человека? Как представляется, «нейроученые» в решении этого вопроса проявляют непоследовательность и руководствуются следующими, набившими оскомину, дуалистическими положениями: а) физическое и психическое, мозг и психика, душа и тело движутся кардинально различным образом, закономерности их качественно несопоставимы; б) бессознательное первично и управляет случайными просветами сознательной жизни человека; в) законы природы (в том числе, мозга) и свободная воля человека несовместимы, являются антиподами. Законы для «естественников» вытекают из неотвратимости причинно-следственных связей, являются своего рода «священной коровой», на которую они молятся, игнорируя действительные проявления свободы. Поэтому «нейроученые» ищут свободу воли в случайности, так сказать, в «просветах» между законами мозга. Это хороший ход, но явно недостаточный, ибо с помощью случая невозможно объяснить устойчивое воспроизводство постоянных характеристик личности, ее характер, отличительные особенности. Получается, что все основное в человеке - это несвобода (ведь характер определяется не случаем, а законами мозга), а выверты и отклонения и есть его свобода.

Достаточно ли абстрактной дилеммы: свобода — несвобода — для объяснения столь сложных процессов соотношения сознательной и физиологической деятельности людей? Как нам представляется, нет свободы вообще: на деле существуют множество видов и уровней свободы, что свидетельствует о недостаточном понимании авторами методологического обоснования столь радикальных выводов рецензеруемой работы. Во-первых, уже давно доказано, что человекообразные обезьяны способны к целеполаганию, а также манипулированию вещами и сородичами. Во время такого практического мышления и деятельности животные создают системы с новыми законами и преодолевают (в данном локусе) законы действующие. Люди, по всей вероятности, наследуют эти практические способности и, в сущности, распространяют их на всю сферу жизнедеятельности, создавая, тем самым, качественно новый, связанный с семиосферой и созданием совершенно нового мир - мир артефактов и культуры. Поэтому для объяснения закономерностей соотношения физиологической активности мозга и субъективным ощущением свободной деятельности неизбежным является введение конкретных уровней и видов свободы. Во-вторых, описанные выше факты, в который уже раз, являются подтверждением теории «экономии сил» в виде теории опережающего отражения и сокращения информации: все идеи, решения, доступные человеку в сфере сознания, заранее, до этого уже реализованы в глубинах бессознательного. Это также, требует введения уровней и видов свободы, осуществляемых мозгом, выступающим не только у человека, но и животных органом (но не субъектом) свободы: бессознательное — это не значит несвободное! Человек может пользоваться или завоевывать свободу разной высоты - всю жизнь прожить на прагматических практических этажах или совершить волевые усилия и подняться до символических высот в научном и художественном творчестве, а иногда, и этого нельзя исключать, зачерпнуть из «свободы космической» (святые, люди с экстрасенсорикой).

Бессознательное и сознательное - это единое целое, перетекающие, поддерживающие друг друга подсистемы. Этнопсихология, антропологическая и когнитивная психологии сейчас активно подчеркивает именно эту целостность. Психоанализ, с его конфликтным подходом, по- видимому, прав лишь отчасти: противоречие этих подсистем - сторона их единства. Поэтому нельзя в корне противопоставлять бессознательную работу мозга и сознательный выбор. Кроме того, не следует придавать свободной воле характеристики божественного произвола.

Свободная воля человека основывается, в первую очередь, на законах природы (и в том числе законах мозга). Этот важнейший момент был отмечен уже Сенекой, а позже вновь озвучен Спинозой и Гегелем: «свобода - познанная необходимость» и уточнен Энгельсом: «свобода - основанное на знании господство над необходимостью». По удачному выражению Гегеля «хитрость разума» состоит в том, что используя знание человек, как предметное, а в Марксовом понимании «духовно-практическое» существо, способен «сталкивать» законы природы, то есть, направлять одни законы против других и добиваться нужных ему целей. Свобода человека - это его способность с помощью одних законов отменять (заменять) другие и создавать новые: не только физические, экономические, социально-правовые, но и законы познания, творчества, самого мышления. Это известно всем - комбинируя разные вещи, опираясь на их законы, человек создает новую систему с новыми законами, отменяя при этом в данном пространственно-временном контексте действующие повсюду законы. Примерам несть числа - весь социум: ракета, самолет, автомобиль, корабль, подводная лодка, вплоть до бытовых: одежда, жилище, огонь, еда... Понятно, что свободная воля человека одновременно ограничена и несвободна, так как он зависит от законов материала, его сопротивления и невозможности предвидения отдаленных результатов своей деятельности, так же, впрочем, как и природные законы не абсолютны и зависят от условий и особенностей движения составляющих их материальных форм. Наверное, параллельно с этими внешними действиями в мозгу возникают функциональные системы более высоких уровней (Бернштейн Н.А.), которые используют «старые» (или «нижние») в качестве средств, или же тормозят, подавляют, отменяют их действие. Получается, что мозг, в особенности, неокортикс - это орган, принципиально основанный на свободе движения и произвольного, в том числе, случайного соединения образов (психических отражательных процессов), а человек с его мозгом - просто обречены на свободу.

Методологические замечания. Психофизиологическая проблема не решается естественнонаучным способом. Противопоставление свободы воли и физиологических особенностей работы мозга происходит в результате методологической ошибки редукционизма - попытки объяснения сложных явлений простыми средствами. По-видимому, характер мышления не является раз и навсегда данным, а зависит, с одной стороны, от особенностей предмета мышления, а, с другой - определяется культурологическими особенностями мыслящего субъекта, а также характером решаемых им практических задач. Исходя из этого, выделяются три основных типа мыслительной деятельности - «естес0твеннонаучный», «технократический» и «гуманитарный».

Естественнонаучный тип мышления (episteme - гр.) в окончательном виде сформировался в Новое время. Его основанием является идеологический концепт детерминизма: неотвратимости причинноследственных событий - следствие, якобы, предзадано вытекает из причины. Отсюда - представление об объективности закона, как якобы существующего самостоятельно, независимо от сознания и воли человека и, соответственно, понятие науки, как специфической деятельности людей, направленной на открытие (sic!?) этих законов (сциентизм), родовидовой классификации, европейского канона рациональности и пр.

Технократичский тип мышления (techne - гр.) существует, по-видимому, столько же, сколько и целесообразная практическая деятельность людей. Основанием технократического (проективно-инженерного) мышления выступает телеология - целеполагание, целерациональность, целесообразная деятельность, где эпистемология, а чаще всего, эмпиризм, выступает лишь основой составления проекта - плана (технологии, инженерии) соединения средств для достижения (реализации, осуществления) цели. Рецептурность

его характерная черта. Отсюда принципиальный индетерминизм и волюнтаризм технократического мышления, особенно заметно проявляемый в духовно-практической - политической, правовой, религиозной, нравственной, эстетической, образовательной, воспитательной и прочей культурной деятельности людей.

Гуманитарный тип мышления (fronesis - гр.) появляется вместе с саморефлексией, со способностью человека осознавать культурночеловеческий, нравственный смысл своего поведения. Основой гуманитарного типа мышления является рассудительность, такая форма рациональности, где знание не может предшествовать непосредственному опыту, а есть знанием себя и, в отличие от демонстративного научного, обладает непосредственной убедительностью. В свою очередь, это знание не может служить средством (руководством к действию) для получения нового знания. Это знание особого рода. Оно удивительным образом охватывает и цель, и средство, отличаясь в этом смысле от знания рецептурнотехнологического и отвлеченно-теоретического, ибо эмпирически- непосредственное состояние субъекта, которое разум категоризирует, является для него, одновременно, и средством вхождения в субъективнозначимый мир смыслов культуры, и конечной целью теоретизирования. В рассудительности то, что называют мышлением, волей, рефлексией выступает одновременно и средством и целью, служит развитию самого себя, наблюдает все оттенки собственного самочувствия и, тем самым, служит движущей силой собственного развития. Здесь причина и следствие все время меняются местами, являются «перевертышами», «оборачиваются». Объяснение содержания мышления с точки зрения естественнонаучного или технократического (формальная логика) взгляда на мир бессмысленно - это все равно, что объяснять данный текст особенностями бумаги, шрифта, краски, печатающего устройства и т.п. На этом стоит феноменология и герменевтика. «Нейроученый» имеет дело с «чистым телом» - нервами без образов (без смыслов и человеческих чувств), мозгом без разума, а тем более, без свободы выбора и свободы воли. Если подменить мозг компьютерным чипом, то такого рода ученый будет удивляться избирательности программ и искать между ними кванты произвольного божественного вмешательства. Заявляя о себе как единственно научном, естественнонаучное мышление не может признаться в собственной ограничености кругом природных явлений, безапелляционно элиминирует социальные смыслы и со сциентистским апломбом экстраполирует свою каузальную ограниченность в сферу креативного сознания. Естественнонаучному мышлению невдомек, что приносимые нервными каналами впечатления внешнего мира иногда принимают форму самой высокой интеллектуальности, вплоть до рождения нового чувства или понятия, и отнюдь не по законам и связям технократически дискурсивного мышления, а по силе смысловой гравитации. Телесность обретает принципиально не природный, но человеческий (культурный) смысл. Нет никакой натуральной причины, природно-каузальной или рецептурнотехнической последовательности событий, которая порождала бы мысль. Новые чувства не даны природой - это органы человеческой культуры и духа, а не органы наблюдаемого тела. Вне духа они не существуют, как не существует естественного механизма мышления (М. Мамардашвили), равно как и естественного механизма добра (свободы воли). Об этом писал еще И. Кант. Но даже если бы он был, его продукты не имели бы никакого значения. Ибо область мышления (морали) - это не естественные природные основания, но смыслы и ценности человеческого существования - мы видим вещи, а не нервы.

Все сознание условно. Образы сознания есть культурно обусловленные знаки, символы, которые не читаются естественнонаучным языком. Они социальны по своему происхождению. Из механических законов полета мяча в футболе невозможно понять, почему его из ворот ставят в центр поля. Таковы правила игры, формы проявления культуры, социума. И если человек есть всего лишь запись опыта предков (социальной информации) в мозгах, а культура - способ управления движением тела (оживлением социально значимой информации), то сознание смыслов, чтение, принятие решений и пр. есть не единолично индивидуальная работа, как это может показаться на первый взгляд, а общественная. Из буквы или фонемы невозможно вывести смысл, также как из оптики - живопись или чертежи, а из акустики - речь или музыку. Из того, что телевизор изрыгает из себя фильмы и хиты вовсе не следует, что телевизор наделен креативностью и сам все это создает, выбирает программу, последовательность их включения, как, впрочем, и грамматику, алфавит, начертание литер. Это мир иллюзорных форм, следов пятака в глине, в которой нет ничего кроме самой глины. В мозгу нет ничего, кроме самого мозга. Но из законов мозга нельзя понять содержания образов, а, стало быть, и свободной воли человека.

Моральный выбор имеет свои собственные моральные законы разрешения нравственного конфликта, а не естественнонаучные, физиологические законы принятия решения. Даже если мозг считает быстрее, чем картинки оживают (проявляются, ощущаются) в сознании («Музыка - это арифметика души, которая считает, сама того не замечая» - И. Лейбниц) - это еще ничего не говорит о мозге как о субъекте. Факт физиологического опережения сознательной рефлексии смысла говорит лишь о формальной, количественной стороне (скорости) процесса, но не о содержании цели или программы движения. Вся эта «промозглая» или, точнее, «безмозглая» философия не в состоянии преодолеть пропасть между физиологической работой мозга (органа чувства) и идеальным смыслом образа. Отпечаток пятака в глине не имеет физических свойств пятака, образ огня не сжигает мозг, но равно и обратное - в глине есть нечто, что не сводится к глине, а именно - снятая (в смысле — иллюзорная, бестелесная!!) форма пятака. Образы света и тени, смыслы игры цветовых рефлексов в картинах Клода Моне необъяснимы с точки зрения движения биохимических импульсов ионов натрия и калия в мозгу.

Свобода - это движение в согласии с законами. Более того, свобода сама есть закон! Если для естественнонаучного мышления в мире царствует объективная необходимость (закон), то для технократического законом является основанный на свободе выбора инженерный произвол в сочетании законов движения к цели. Суть свободы выбора - в семиотически- аксиологическом переборе вариантов (сопоставлении законов!) путей, программ движения к цели. Воля естественна, как естественна потребность, нарушение гомеостазиса, как смутное ощущение нехватки или избытка чего-либо. Естественный импульс воли подсознательно ищет «снятую форму», след, культурную матрицу, социально апробированную схему движения и успешен только при наличии у человека такой программы (метода, технологии, практического опыта) движения. Поэтому столь же естественно неизбежен конфликт целей и «потребностей-воль-матриц» движения. Но сам выбор, как закономерная кибернетическая задача на оптимум, не детерминирован, а телеологичен, целесообразен, в физиологическом смысле сводится к запуску адекватной внешним условиям эмоции (электрохимического импульса и гормонов) с соответствующей условно-рефлекторной программой (схемой) движения. Точнее, процесс выбора и есть оценочная толчея эмоционально окрашенных «образов- значений» под контролем сознания (цели), иногда всплывающих из глубин подсознания в виде «озарения» (инсайт) смыслов. А поскольку организм (тело) гедонистически ориентирован, то включается та программа движения, которая имеет сильную эмоциональную окраску (эмоция как ценность), пусть даже отрицательную. В случае же воли, разум (благоразумие!) направляет одни социальные «интересы-эмоции-воли» против других, подключает дополнительные эмоции и «физиологически принуждает» организм к выбору движения в социально одобряемом, необходимом обществу направлении.

Человек обречен на свободу. Если вдуматься, то человеческая свобода per se (как таковая) относится к числу невозможных вещей (М. Мамардашвили). Это не значит, что ее нет. Она есть, но непонятно каким образом она осуществляется, когда ее не должно было бы быть. Скольким частям нашей души должно повезти, чтоб они встретились случайно как раз с тем, что им нужно именно в данный момент и в данном месте. С точки зрения «нейроученого», да и просто обыденного рассудка, это невозможно. Как часто мы убиваем в себе наши человеческие желания, проекты, чувства только потому, что у нас нет ни времени, ни места, ни сил, чтобы осуществить и прожить их, убиваем их только за то, что они неуместны.

Человек не рождается естественным путем. Естественным путем рождается тело. Человек - это записанный в телесных нейросетях и артефактах культуры опыт предков, который управляет (вольно или безвольно) движением данного тела. Он объективен, «разлит по головам» множества людей и в виде, например, Гамлета или Короля Лира, миллионократно оживает в движениях и переживаниях многих мозгов и конкретного моего мозга независимо от его же собственного желания или воли. Движение человека невозможно без физико-химико-биологических закономерностей, но вовсе не сводится к последним. По мере необходимости человеческий индивид заменяет искусственными отдельные органы своего тела, а то и вовсе меняет пол, усиливает себя специальными инструментами-орудиями, вплоть до искусственного интеллекта. Более того, в некоторых случаях человек может даже не суметь реализовать свои возможности, сознательно убивать себя в себе, если тому не способствуют ограниченные возможности среды и тела. В процессе индивидуального развития мозг, как своеобразный информноситель, на протяжении всей индивидуальной жизни морфологически выстраивается под конкретный язык и культуру, «нарезается» как CD. И ностальгическая тоска по человеческому в человеке, по тому, что объединяет людские тела в пассионарном порыве совместного движения, будь то политика, театр, спорт или копание котлована на коммунистической стройке дает мне осознание собственной причастности к свободному совместному движению, человеческому движению, даже если мозг автоматически, как в спорте или при игре на музыкальном инструменте выбирает форму, способ, скорость и т.п. движения.

Истинная свобода это свобода не части, а целого. Рука не может быть свободна от тела, мозг не может быть свободен от сердца, а отдельный человеческий индивид от культуры и общества. Структура принуждает элементы. Истинно свободна та часть организма, которая служит целому, истинно свободен тот индивид, который живет не для себя, а для общества. Свобода части - смерть, невозможная вещь, свобода целого - жизнь.

Литература

Mechsner, Franz. Hat der Mensch einen freien Willen? Entdeckungen an der Grenze zwischen Hirnforschung und Philosophie, in.: GEO, 2003, № 1, 64 -

84.

Him als Subjekt? Grenzfragen der neurobiologischen Hirnforschung, in.: Deutsche Zeitschrift fur Philosophie, 2004, № 2, 221-293; № 6, 869-927; 2005, № 5, 679-781.

Him als Subjekt? Philosophische Grenzfragen der Neurobio logie. Herausgegeben von Hans-Peter Kruger. Berlin, Akademie Verlag GmbH, 2007. 443 S.

Das Manifest. In.: Gehirn und Geist, 2004, № 6. S. 30 - 31.

Psychologie im 21. Jahrhundert - eine Standartbestimmung. In.: Gehirn und Geist, 2005, № 7-8. S. 56 - 61. Wissenschaft im Zwiespalt. In.: Gehirn und Geist, 2005, № 7-8. S. 56 - 61.

Libet, B. u. a. Time of conscious intention to act in relation to onset of cerebral activity (readinesspotential), in: Brain, 1983, 623 - 642.

Libet, B. Unconscious cerebral initiative and the role of conscious will in voluntary action, in: Behavioral Brain Sciences, 1985, 529 - 566.

Roth, Gerhard. Woruber durfen Hirnforscher reden - und in welcher Weise? in.: Deutsche Zeitschrift fur Philosophie, 2004, № 2, 223-234.

Das Gehirn und seine Wirklichkeit.

Wegner, D. The Illusion of Conscious Will, London, 2002.

Bieri, P. Das Handwerk der Freiheit. Uber die Entdeckung des eigenen Willens. Frankfurt am Main, Firscher Taschen Verlag, 2001. 446S