Халапсис А.В.

Статья посвящена выявлению метафизических причин мировоззренческого кризиса современной западной цивилизации. Автор размышляет о возможной стратегии преодоления этого кризиса.

Постановка проблемы. Актуальность мировоззренческой проблематики чрезвычайно высока ввиду происходящих ныне глобальных цивилизационных трансформаций, которые приведут либо к открытию принципиально новой главы всемирной истории, либо к завершению последней, по крайней мере, в привычном ее понимании. Исторический горизонт человека всегда был ограничен некоей более или менее локальной Ойкуменой, включающей в себя «его» мир как определенный пространственновременной культурный континуум и мир его ближайших, в той или иной степени «не таких, как мы», соседей. Люди никогда ранее не жили в условиях глобальной коммуникации, означающей пространственную стяну- тость мира, сведение ранее почти не пересекавшихся культурно - исторических пространств в одно измерение и даже приведение их к единому топосу. Такая цивилизационная ситуация возникла во многом благодаря деятельности западного духа, и он вынужден первым принимать на себя все возможные риски, связанные с собственным проектом. Какие испытания в связи с этим готовит западному человеку будущее и выдержит ли он эти испытания?

Степень разработанности темы. Тема кризиса западной цивилизации волновала многих социальных мыслителей. В той или иной степени ее затрагивали Н. Данилевский, К. Леонтьев, Ф. Ницше, О. Шпенглер, А.Дж. Тойнби, А. Вебер, П. Сорокин и другие. Современных философов она также не оставляет равнодушной. Назовем хотя бы таких известных авторов, как А. Зиновьев, П. Бьюкенен, Ф. Фукуяма, А. Тоффлер. Но происходящие поистине с калейдоскопической скоростью изменения в духовной жизни западного общества (а именно с западным обществом не без основания идентифицирует себя современная Украина) заставляют вновь возвращаться к этой проблематике.

Целью нашей работы является выявление метафизических причин мировоззренческого кризиса современной западной цивилизации и поиск стратегии (вопросы тактики мы не затрагиваем) выхода из этого кризиса.

С помощью мировоззренческих кодов человек не только расшифровывает бытие - он и «перепрограммирует» его, при этом сам, что бы там ни говорили сторонники идеи неизменности человеческой природы, совершая некий выбор и создавая прежде-не-сущее, изменяется, о чем говорит хотя бы отнюдь нетривиальный факт того, что человечество до сих пор, несмотря на наличие технологических возможностей, себя не истребило [2]. История все же чему-то учит, вопрос же заключается в том, какие именно из уроков истории будут усвоены и в какой форме. Человек в состоянии изменить не только свою жизнь, свою культуру, но, до известной степени, и протекание естественных процессов. Необходимо лишь чтобы при этом он четко осознавал свои цели и предвидел последствия своих действий. Однако любой возможный здесь план, любой самый надежный алгоритм могут завести в глухой тупик (как завел человека в тупик чистый технократизм при всех своих впечатляющих материальных успехах) при недостаточном внимании к мировоззренческой составляющей. Поневоле вспоминается евангельское: «Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» (Мар. 8, 36).

Современное мышление стремится быть строго рациональным и считает себя вправе вывести религиозные вопросы за рамки обсуждающихся сегодня проблем культуры, подобно тому, как Лаплас вывел идею Бога за рамки своей космологической концепции. Исходный рационалистический тезис о тождестве бытия и мышления легитимирует претензии разума на адекватность познания, позволяющего (поскольку «scientia potentia est») преобразовывать мир, причем не только мир как внеположенную чуждую реальность, но также мир-как-культуру и, соответственно, мир-как- историю. Впрочем, будучи источником и фундаментом всякой возможной рационализации, сам этот тезис может быть рационально (насколько это вообще возможно) обоснован лишь в рамках религиозного мышления, ибо только религия может внятно указать на причину этого тождества. Но религия предполагает наличие у человеческого разума фундаментальных границ, существование принципиально неинтеллигибельной сферы, а стало быть - признает не-до-тождественность (или, скажем мягче, неполную тождественность) бытия и мышления (человеческого). Рационализм же, получивший свое «первое обоснование» от религии (в частности, от теологии), испытывает сильное искушение избавиться от «родительской» опеки, для чего использует постулат об автономии разума от веры, традиции, авторитета и т.д. В итоге, не будучи в состоянии себя обосновать, он вынужден провозглашать в качестве незыблемых истин собственные допуски, которые, принимаемые вначале ad hoc, постепенно становятся самостоятельными сущностями, за которые цепко держится разум, попадая, таким образом, в рабство к своим же схемам. Номинально оставаясь христианской, цивилизация Запада фактически становится нигилистической.

Такое положение дел является крайне неустойчивым, ибо нигилизм ни при каких обстоятельствах не может быть конструктивным цивилизационным фактором. Нигилизм связан с девальвацией ценностей, а главной отличительной чертой современного нигилизма становится ирония, ставящая под удар не только традиционные ценности, но и квазиценностные конструкты, которые должны были бы прийти на смену традиции. Нет ни одной ценности, которая не была бы высмеяна современными нигилистами - наряду с традиционными, такими, как религия, отечество, государство, народ, честь, совесть, любовь и т.д. - высмеяны и ценности, которыми их предполагалось заменить, такими, как свобода, демократия, человеческое достоинство, права человека, гуманность и т.д. Последние, будучи жестко привязаны к политическим убеждениям, воспринимаются лишь как поддерживающие полезные правила «священные коровы», но сами по себе не имеющие никакого внутреннего обоснования; этот двойственный статус и служит объектом насмешки, чему сами эти ценности воспрепятствовать не могут, ибо в себе они содержат возможность собственного отрицания. Критики свободы, гуманности и т.д. имеют полное право требовать соблюдения в отношении к себе критикуемых ценностей, которые не имеют «обратного действия», то есть распространяются на всех, независимо от личностного принятия или неприятия (чем недобросовестные люди часто злоупотребляют).

Жизнеспособная аксиология невозможна без жизнеспособной метафизики. Ценности и идеалы приобретают подлинное звучание исключительно при соотнесении с трансцендентным бытием; без этого условия они все превращаются в пустые, ничего реально под собой не имеющие политико-идеологические клише, которыми рафинированные интеллектуалы пытаются прикрыть свое творческое бесплодие и навязать далеким от метафизических медитаций массам мораль, имеющую ничуть не больший (если даже не меньший) авторитет, чем пресловутый «Моральный кодекс строителя коммунизма». Если же связь с онтологическим уровнем ослабляется или совсем прекращается, не остается ничего другого, как создавать некие квазионтологии, формально сохраняющие структуру онтологий, но по содержанию представляющие собой конвенциальные конструкции, имеющие хождение в рамках более или менее замкнутой целевой аудитории, приобретающей характер субкультуры. Отличительной чертой этих квазионтологий есть то, что они не претендуют, да и не могут претендовать на установление бытийного статуса трансцендентного, подменяя последнее «посюсторонними» сущностями.

Например, журналы и сайты, посвященные обзорам и тестированию высокотехнологичных продуктов, пестрят заявлениями, что выбор между сохраняющими технологический паритет брендами есть исключительно «вопрос религии». В каждой шутке, как известно, только часть является собственно шуткой. «Религией» для безрелигиозного (хоть и необязательно атеистического) общества становятся бренд, партия, стиль, мода, увлечение и т.д. (ср. соответствующие субкультуры). Здесь происходит показательное смещение акцентов: мировоззрение уже не ждет для себя онтологического обоснования, но становится «онтологическим» обоснованием самого себя. Виртуальный образ, изначально явленный в своей виртуальности и условности, приобретает затем бытийную значимость, становясь псевдореальностью, подчиняющей себе жизнь личностей, групп и даже общества в целом. Фактическая значимость и ценность этого образа уже не имеет определяющего значения, подменяясь виртуальной значимостью и ценностью. Для какого-нибудь «ушедшего в on-line» индивидуума, события «мира эльфов и орков» могут стать гораздо более значимыми, чем события собственно человеческого мира.

Это, конечно, крайние случаи, но в них лишь в наиболее явной форме просвечивают симптомы болезни всего утратившего свой онтологический стержень общества: если подвергнуты иронии и, в конце концов, отвергнуты онтологически ориентированные ценности, то любая сколь угодно случайная и произвольная идея может стать мировоззренческой ценностью, занимая «освободившееся» место. Впрочем, эта произвольная ценность не имеет универсального характера ввиду того, что даже ее наиболее преданные адепты в глубине души осознают ее иллюзорность; в ней нет, стало быть, искренности и убежденности.

Из квазионтологий вырастают квазиаксиологические конструкции, которые уже не могут выступать в роли ценностных факторов, объединяющих человеческие массы в культурно-исторические сообщества. Последние распадаются на множество слабо связанных между собою, а то и прямо враждующих друг с другом субкультур. Ведь не только реальный мир влияет на виртуальный, но имеет место и обратное влияние. Место традиционной идентичности занимает идентичность виртуальная, предполагающая возможность произвольного выбора любого набора параметров. Это ведет, с одной стороны, к расширению ментальной топологии (умножение «лакун индивидуального сознания»), а с другой - к размыванию определенности «Я».

Значимость пространства для культурогенеза (субкультурогенеза) уменьшается, и основную роль начинает играть время. Причем пространство «сворачивается» не только в территориальном и пространственном смыслах: границы в виртуальном пространстве исчезают, благодаря чему его «обитателям» порой проще общаться в реальном времени и понимать своих визави на другой стороне земного шара, чем общаться и понимать оставшегося в off-line «соседа за стеной». В рамках одного топоса фактически сосуществуют разные хронопотоки, характеризующиеся различными скоростями прохождения времени, характером инновационности, представлениями о ценности времени и т.д. и т.п.

Деонтологизация культуры и вызванный ею духовный кризис оказались не в последнюю (если не в первую) очередь следствием гипертрофирования роли рационального начала в жизни человека и общества, на базе чего вырастает утопический проект тотальной рационализации бытия. Но проблема в том, что секуляризированному разуму не под силу справиться с кризисом цивилизации, поскольку ему не достает онтологической полноты и убежденности веры^[1]. Вовсе не безосновательно Шпенглер утверждал: «Сущность всякой культуры - религия; следовательно, сущность всякой цивилизации - иррелигиозность» [5, с. 546]. Напомним, что под цивилизацией он понимал «мумию культуры».

Современное мышление считает себя достаточно компетентным для «управления бытием». Ф.А. фон Хайек в своей не потерявшей актуальность и поныне работе отмечал: «Отказываясь покоряться силам, которых мы не понимаем и в которых не усматриваем чьих-то сознательных действий или намерений, мы впадаем в ошибку, свойственную непоследовательному рационализму. Он непоследователен, ибо упускает из виду, что в сложном по своей структуре обществе для координации многообразных индивидуальных устремлений необходимо принимать в расчет факты, недоступные никакому отдельному человеку» [4, с. 198]. Хотя Хайек имел в виду прежде всего экономические факторы, его замечания могут быть использованы и для более широкого обобщения. Отвергнув все не способствующие «рациональной организации бытия» формы и сосредоточившись исключительно на практических приемах изменения мира, западный человек должен был бы получить «мир своей мечты». Что же «сломалось» в этом рациональном механизме? Возможно, не следует спешить отвергать все, не укладывающееся в рациональные схемы, особенно то, что «работает», даже если принцип работы не вполне понятен. Тот же Хайек заметил, что «мы готовы принять любое объяснение кризиса, переживаемого нашей цивилизацией, но не можем допустить мысли, что этот кризис является следствием принципиальной ошибки, допущенной нами самими, что стремление к некоторым дорогим для нас идеалам приводит совсем не к тем результатам, на которые мы рассчитывали» [4, с. 38-39].

Жизнь современного Запада проходит под знаком техники. В этом его сила, но в этом же и его слабость. Часто именно в технике видят причины ухода от изначальности культуры. На наш взгляд, дело здесь в другом. Не потому Homo Occidentalis оказался в мировоззренческом тупике, что плох путь технического развития, по которому он, начиная с Нового времени, шел, а потому, что этот путь фактически стал безальтернативным, а как следствие - произошла редукция культурных ценностей. Проблема не в технике, а в технократическом идеале организации бытия, создающего иллюзию того, что все проблемы человечества могут быть разрешены исключительно техническими методами. Последние нельзя недооценивать, но и переоценивать их не стоит. Нам представляется, что одной из ключевых задач современности есть необходимость нахождения конструктивного синтеза между рациональным и иррациональным, знанием и верой, техникой и культурой, прагматическим взглядом на мир и альтруистическими идеалами и т.д. и т.п.; для решения этой задачи следует объединить усилия науки (представляющей рациональное, по преимуществу, начало), теологии (репрезентирующей сверхрациональное начало) и философии (вбирающей в себя элементы того и другого начал). Без такого синтеза человечество не выйдет из тех мировоззренческих тупиков, в которых в той или иной форме и степени оказались все культурно -исторические общности (цивилизации), которые его представляют в глобализирующемся мире.

Осуществить его на практике будет очень непросто, ибо ученый, теолог и философ не только по-разному видят истину, но по-разному воспринимают саму идею синтеза. Представление о многомерном характере истины для многих все еще слишком экзотично, для иных - абстрактно, поэтому необходимость синтеза далеко не всем кажется очевидной. У науки и теологии очень мало точек соприкосновения ввиду того, что в их рамках реализуются совершенно разные стили мышления и представления о ценности конечного результата. Идея синтеза ближе всего философии, поскольку она всегда занимала между наукой и теологией промежуточную позицию^[2]. Впрочем, и философия самостоятельно осуществить его не сможет, поскольку такой синтез - имеющее характер дополнительности общее дело философии, науки и религии; в противном же случае вместо живого синтеза получится либо пустая декларация, либо наукообразная псевдорелигия, либо оккультная химера. Примеры такого рода «синтеза», к сожалению, весьма многочисленны.

На наш взгляд, решить сложнейшие проблемы, с которыми столкнулась цивилизация Запада, а через нее (поскольку через формы глобализации она распространяет свое влияние далеко за собственные пределы) - весь мир, и прийти к искомому синтезу на основе ныне существующих парадигм и моделей невозможно. Немногочисленные в этом направлении предпринимаемые меры помогают хоть как-то поддерживать жизнеспособность социокультурной системы, но не предлагают внятной и серьезной стратегии развития, поскольку сами они, по большому счету, имеют характер запаздывающей реакции на свершившиеся факты. Чтобы стратегия была эффективной, она должна иметь под собой надежный онтологический фундамент, который связал бы воедино сущее и должное; не имея под собой такового фундамента, существующие стратегии оказываются либо беспочвенным прожектерством, либо терапевтическими средствами, с помощью которых невозможно поддерживать жизнеспособность сколь угодно долго. Время, ставшее главным фактором развития, играет против Запада, который, если соответствующая онтология не будет создана (каким образом - это уже другой вопрос) в ближайшие десятилетия, попросту исчезнет с горизонта всемирной истории, подтвердив тем самым мрачные прогнозы мыслителей шпенглеровской закалки, причем это исчезновение будет иметь совершенно непредсказуемые последствия для всего человечества.

Вывод. Нет простых и строго рациональных путей выхода из мировоззренческого кризиса (в нашей статье затронуты лишь некоторые его аспекты), с которым столкнулся современный Запад. Глубинные причины кризиса лежат в метафизической плоскости, и для определения возможных путей выхода из него следует искать метафизические же инструменты, разработку которых должны взять на себя совместно философия, наука и теология. Ситуация сложная, но не безнадежная. Мы убеждены, что при наличии соответствующей воли можно разрешить любую, даже такую сложную проблему. Этим обстоятельством и определяются перспективы дальнейших поисков в этом направлении.

Использованная литература

1. Ильин И. Основы христианской культуры. - СПб.: Шпиль, 2004.

2. Назаретян А.П. Цивилизационные кризисы в контексте Универсальной истории: Синергетика, психология и футурология. - М.: ПЕР СЭ, 2001.

3. Рассел Б. Історія західної філософії: Пер. з англ. - К.: Основи, 1995.

4. Хайек Ф.А., фон. Дорога к рабству: Пер. с англ. - М.: Новое издательство, 2005.

5. Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории: Пер. с нем. - М.: Мысль, 1993. - Т. 1: Гештальт и действительность.

^[1] Интересные размышления по этому поводу можно обнаружить у Ивана Ильина (см., например: [1]). Впрочем, его «христианский национализм» не представляется нам плодотворной и конструктивной идеей, вооружившись которой можно было бы найти выход из духовного кризиса современности.

^[2] Об этом, в частности, писал Б. Рассел, называя философию лежащей между теологией и наукой «Ничейной Землей». (См.: [3, с. 5-6]).