В.П. Капитон

Почему человек верит в существование объективных законов? Может ли современная картина мира быть «построена» без такого образа или понятия, как «закон»? Каков смысл суждения: «объективные законы существуют»? Почему вопрос об объективных законах необходимо рассматривать как проблему?Этим вопросам и посвящена статья.

Ключевые слова: объективный закон, знание, закономерность, проблема.

Представление о содержании и функциях современной картины мира за последние годы претерпело существенную трансформацию в научном и вообще образованном обществе. Редко можно встретить мнение, что современная картина мира строится исключительно средствами науки. Напротив, все большее распространение получает точка зрения, согласно которой картина мира представляет собой систему культурных универсалий и инвариантных мировоззренческих смыслов, задающих многообразие возможных миров для человеческой деятельности. Современные исследования в области истории и философии науки в значительной степени сходятся в признании того факта, что характерные для классической науки претензии на обладание достоверным, истинным знанием оказались завышенными. Другими словами, идея достоверности научной картины мира превратилась в серьезную методологическую и культурологическую проблему. Но из этого никак не следуют, по крайней мере, следующие выводы. Во-первых, что можно говорить лишь о количественном отличии между научным, обыденным, религиозным знанием и мифом в степени правдоподобия, в уровне подтверждаемости, в объяснительном потенциале, несмотря на то, что прежняя строгая граница, проводимая по признаку достоверности знания, оказалась размытой. Во-вторых, что в современной картине мира нельзя ставить вопрос о существовании объективных законов мироздания, имеющих фундаментальный статус. Что касается первого момента, то это требует специального анализа. Мы обратим внимание на второй момент. В этой связи приведем высказывание П. Фейерабенда относительно того, что «природа» научных законов представляет серьезную проблему: «Когда-то научные законы считались вполне обоснованными и непререкаемыми. Ученый открывает факты и законы и постоянно увеличивает количество надежного и несомненного знания. Сегодня мы осознали, главным образом благодаря работам Миля, Маха, Больцмана, Дюгема и др., что наука не может дать подобных гарантий. Научные законы могут пересматриваться; часто они оказываются не просто локально неверными, но совершенно ложными, высказывая нечто о сущностях, которые никогда не существовали» [Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. - М.,1986. - С. 232].

Можно по-разному относиться к такого рода высказываниям П. Фейерабенда. Но нельзя не согласиться с американским методологом науки в том, что научные законы для самой науки превратились в серьезную проблему, имеющую мировоззренческую суть или основание. Об этом приходится говорить потому, что порою некоторые философы вообще склонны не замечать проблемы закона в современной науке. Например, «пикантность» гносеологической ситуации относительно понимания „природы” космологических и квантово-физических объектов состоит в том, что сознание не только порождает слишком необычные, на наш взгляд, образы и понятия, на основе которых делаются неоднозначные выводы, но при этом не замечается некоторая фантастичность их. Вот прелюбопытнейшее размышление современных киевских философов о природе физической реальности: «Методологія наративістики відкидає подібну інтерпретацію природи фізичної реальності. Відповідно до цієї методології, фізична реальність не існує сама по собі, а виробляється. І виробляє її той, хто здійснює діалог з буттям. Цей учасник діалогу створює її приблизно так, як створював оповідач (наратор) його живою, вольовою, наділеною творчою уявою „Повість минулих літ”, ”Книгу буття”, ”Текст”. Фізична реальність виявляється соціальним продуктом; вона - продукт не тільки фізичних дій експериментатора, а й його фантазії» [Кн.: Світоглядні імплікації науки.- К., 2004. - С. 200]. Авторы рассуждают о физической реальности, точно это некое аморфное образование, лишенное каких-либо законов. Лишь указание на то, что физическая реальность не существует сама по себе, а «изготовляется», «конструируется» субъектом познания, наводит на мысль о том, что авторы солидаризуются с известным замечанием И. Канта о конструировании законов природы, о котором (о конструировании!!) немецкий философ заявил в «Предисловии» ко второму изданию «Критики чистого разума». Однако авторы на протяжении всего раздела книги не обмолвились ни словом о том, что же такое естественнонаучные законы и каково их отношение к объективным законам природы, если таковые существуют. В то время, как И. Кант „Критику чистого разума”, по нашему мнению, посвятил проблеме закона, прекрасно понимая, что рассудок и разум по-разному „воспринимают” эту реальность, которая имеет социокультурный характер. Относительно конструирования законов речь пойдет ниже. В предварительном порядке сформулируем следующие вопросы: почему человек верит в существование объективных законов? Может ли современная картина мира быть «построена» без такого образа или понятия, как «закон»? Каков смысл суждения: «объективные законы существуют»? и наконец, почему вопрос об объективных законах необходимо рассматривать как проблему?

Последний вопрос, пожалуй, самый драматичный, поскольку не имеет однозначного и окончательного решения, он периодически приобретает и утрачивает актуальность, интерес для определенных групп исследователей или философов под влиянием внешних или внутренних условий. Например, в рамках философии марксизма вопрос о существовании объективных законов природы и общества фактически никогда серьезно не подвергался сомнению. Поэтому и философию трактовали как науку о всеобщих законах мироздания, общества и познания.

В позитивистски ориентированной эпистемологии вопрос о существовании объективных законов рассматривался как псевдопроблема. К законам причислялись только эмпирически подтверждаемые (протокольные) суждения или утверждения, выражающие регулярности некоторых событий «настолько точно, насколько это возможно» [Карнап Р. Философские основания физики. - М., 1971. - С. 39]. К числу теоретических законов, например, Р. Карнап относил общие принципы теории, которые можно было использовать для объяснения эмпирических законов. Принципиальное отличие теоретических законов от эмпирических заключалось в том, что первые содержат теоретические термины, в то время как эмпирические законы включают лишь термины наблюдения. Р. Карнап полагал, что ответ на вопрос о том, как могут быть получены и обоснованы теоретические законы, относится к числу «основных проблем методологии науки» [Там же. - С. 306-307]. К слову сказать, поздний Р. Карнап четко осознавал, что теоретические законы не выводятся непосредственно из совокупности протокольных предложений, из чувственного опыта. Как тут не вспомнить замечательный афоризм Г. Гегеля о том, что законы движения планет не начертаны на небе.

Однако нельзя сказать, что в позитивистски ориентированной эпистемологии не осознавались обозначенные трудности. Концепция «третьего мира» К. Поппера и эволюционная эпистемология Ст. Тулмина, парадигмальная модель развития науки Т. Куна, методология «исследовательских программ» И. Лакатоса, «эпистемологический анархизм» П.Фейерабенда - все это попытки осмыслить, кроме всего прочего, «природу» теоретических законов и принципов. Ведь если для Г. Галилея и И. Ньютона главным объектом анализа были законы движения (объекты движения были очевидными), то уже в средине ХІХ ст. ситуация меняется в связи с появлением электродинамики и термодинамики, в которых конструктивистские принципы становятся исходными для построения теоретических систем. Ну, а законы движения, например? А законам движения отводится вторичная роль, и вот по какой причине. В конце ХІХ ст. в физике усиливаются конвенционалистские и конструктивистские тенденции, особую фундаментальность приобретает идея состояния. Поэтому объектом описания и объяснения оказывается не просто движение тех или иных физических объектов самих по себе, а физическая система (объект) и ее состояние. Законы движения рассматриваются как характеристика физической системы при переходе из одного состояния в другое. В рамках физической науки возрастает роль аналитика-теоретика, а теоретическая физика становится адекватной формой описания перехода физической системы из одного состояния в другое. Тем не менее, один из крупнейших конвенциалистов в физике Анри Пуанкаре признавал существование объективных законов. Вот как истолковывал понятие «закон» Анри Пуанкаре: «Как понимали закон древние? Для них это была внутренняя гармония, так сказать, - статическая и неизменная; или же это была как бы модель, которой природа стремится подражать. Для нас же закон - нечто совсем иное: это постоянное соотношение между тем, что происходит сегодня, и тем, что будет завтра; словом, это есть дифференциальное уравнение.

Такова идеальная форма физического закона; и впервые в нее был облачен закон Ньютона» [Пуанкаре Анри. О науке. - М., 1983. - С. 302 - 303]. Нельзя сказать, что мысль Анри Пуанкаре ясная и понятная. Ссылка на внутреннюю гармонию совершенно ничего не проясняет. Внутрення гармония - это некая неизменность, инвариантность, статичность, но чего - каких-то частиц, в конечном итоге, неделимых частиц (атомов), связей и отношений между ними? Еще более обескураживающим выглядит вывод, чем является для нас закон. Закон - дифференциальное уравнение, а точнее - идеальная форма физического закона. Акцент на идеальную форму кажется более парадоксальным, ибо получается, что идеальных форм физических законов (или физического закона) может существовать много (в принципе, оно так и есть, и реальная история науки это подтвеждает). Если же учесть, что Анри Пуанкаре впервые в истории естествознания поставил вопрос об эволюции объективных физических законов, то ситуация оказывается совершенно фантастической. Более того, в «Последних мыслях» объективные законы понимаются как некие детерминанты процессов, состояний, событий и т.д. Достаточно внимательно вчитаться в «Последние мысли» [Там же. - С.538-539], чтобы убедиться в этом. Идея об эволюции объективных законов содержит метафизический контекст и требует отдельного рассмотрения. В данном случае мы согласны с общей идеей Ю. Владимирова о том, что и современная физика может претендовать на статус особой метафизики [Владимиров Ю. Метафизика. - М., 2002, - 533 с.]. И одним из метафизических вопросов является вопрос о том, почему человек верит в существование объективных законов? Для современной цивилизации вера человека в существование объективных законов превратилась в ментальную опору. Наша психическая организация принудительно вбирает в себя эмпирическую реальность с ее повторяемостью, устойчивостью и изменчивостью связей и отношений между вещами, явлениями, событиями. И этот факт занимает огромное место в жизни человека. Но человек делает акцент на устойчивости. Человек бы и шагу не сделал и замер бы в ужасе, если бы не знал, что ложась спать, он проснется по утру, что за шагом последует следующий. Сама эмпирическая реальность формирует направленность человеческого сознания и мышления на осознание мира устойчивости, повторяемости. Наивный взгляд на окружающий мир основывается на наивной вере в объективную реальность разнообразных чувственных форм (осязаемых, зрительных, звуковых и т. д.), без которой никакая практическая деятельность невозможна. Но если попытаться экстраполировать этот опыт веры в качестве некоего критерия на научную деятельность (и в особенности экспериментальную!), то наша вера в существование, например, атомов, кварков и т.д. обратится в ничто.

Наука исходит из неявной общей предпосылки, что объективному миру свойственна внутренняя упорядоченность, иначе мир невозможно рационально познать и описать. Эта предпосылка, органично встроенная в человеческое сознание, не относится к числу строго доказанных истин, чаще имеет апофатическое обоснование, но мало кто из гениев науки проявлял желание ее опровергать. Важнейшим теоретическим моментом познавательной деятельности является включение объективно истинных результатов познания, и в первую очередь научных истин, в «арсенал» социальных и индивидуальных ценностей. Если знание истинно, то оно приобретает значимость, ценность для общества и в этом смысле относится к «ценностным универсалиям» (Н.В. Мотрошилова). К числу таковых универсалий относится и идея объективных законов природы. Идея объективных законов в целом предполагает одним из своих оснований веру - веру в существование объективных законов природы, которая принадлежит к самым глубоким, таинственным и духовнодрагоценным, духовно-творческим состояниям человека. Это состояние есть благодатным переживанием великой духовно-художественной и жизненной силы, которым надо дорожить, которое надо понимать и к которому не следует подходить с позиций чисто рационалистического сознания. Благодатное переживание веры в существование объективных законов природы возможно благодаря верующему разуму, которому не присущ паскалевский ужас переживания необъятных пространств природы и хаотических связей вещей. Идея гармонии целого, миропорядка отнюдь не есть источником рабства человека, как ошибочно, с нашей точки зрения, полагал Н. Бердяев. Человек пытается понять «природу» этого понуждения и вырваться из его плена. Одним из способов этого стремления, «прорыва» есть обращение к таинственному, сокрытому, трансцендентальному. Это возможно, прежде всего, через творчество, которое всегда личностно-субъективно и несет в себе момент любви и свободы. Субъект творчества конструирует концептуальные схемы природных процессов с последующими процедурами их объективации через опредмечивание и распредмечивание.

Одним из плодотворных способов содержательной конкретизации ценностных аспектов веры в существование объективных законов в человеческой деятельности, как исторически изменяющейся системы норм и идеалов предметной деятельности, является интерпретация. Признание важности, ценности веры в существование объективных законов связано с вопросом об иерархии ценностей. Самым общим ответом на данный вопрос может быть следующий: такого рода ценности лежат в основании предметной деятельности человека, и можно проследить достаточно определенную взаимосвязь собственно познавательных и практических (материально-чувственных) установок с социальными идеалами и нормативами; установить зависимость познавательных и практических идеалов, норм как от специфики объектов, являющихся предметом деятельности в тот или иной момент социального времени, так и от особенностей культуры каждой исторической эпохи. Выделив идеалы познавательной и чувственно-предметной деятельности, можно проследить смену каждого из их типов в зависимости от ценностных ориентаций деятельности. В этом случае можно говорить не столько о ценностных универсалиях вообще, сколько о царстве ценностей применительно к объективным законам. Царству ценностей присущ особый порядок, в котором одна ценность оказывается не просто более высокой, чем другая, но и предпочтительнее, чем другая. Это кажется совершенно парадоксальным и просто необъяснимым, поскольку идеалом познавательной и предметной деятельности субъекта является преодоление аксиологического релятивизма относительно сконструированных концептуальных схем и придания им статуса абсолютной самоценности.

Известный русский философ И.А. Ильин, изучавший религиозные основания науки, пришел к выводу, что мыслить научно - значит выстраивать свое дискурсивное мышление в соответствии с той формой абсолютной разумности, которой подчинена Вселенная. Осмысление внутренней интеллигибельности мира в терминах объективных законов кладет начало тому, что мы именуем «научным сознанием». Научный смысл, следовательно, происходит от признания существования объективных законов Вселенной, а твердое убеждение в объективной реальности таких законов в конечном счете требует риска веры в высшую разумность окружающего материального мира (природы). Крупнейшие мыслители всех времен полагали, что равновесное сочетание важнейших мировых противоположностей (притяжения и отталкивания, прерывности и непрерывности, конечного и бесконечного и т. д.) лучше всего выражается универсальными законами природы. Так, А. Пуанкаре, на идеи которого мы ссылались, писал, что наполненность мира гармонией есть «вечное чудо», что исключения из законов крайне редки и что эстетическое в науке в первую очередь связано с созерцанием этого бесценного чуда. «Тот, кто его вкусил, кто увидел хотя бы издали роскошную гармонию законов природы, будет более расположен пренебрегать своими маленькими эгоистическими интересами, чем любой другой. Он получит идеал, который будет любить больше самого себя, и это единственная почва, на которой можно строить мораль» [Пуанкаре А. О науке. - М., 1983. - С. 658 ].

И вера в это «вечное чудо» своим социокультурным основанием имеет, в первую очередь, язык. Понятно, что сразу возникает вопрос, о каком языке идет речь. Язык как социокультурное явление многообразен, и анализировать отношение «объективные законы-язык» необходимо, по- видимому, начинать, принимая во внимание естественный язык. На важную роль естественного языка, например, в физике указывал Н. Бор. Когда речь заходит о физике или космологии, то философы, как правило, обращаются к математике как особому языку, придавая ему некий онтологический статус: «какова математика мира, таков и описываемый ею реальный мир» [Окороков В.Б. О единстве истины и о границах существования мира в науке, философии и религии // Философия и космология 2009. - Полтава, 2009. - С.129]. И это вполне объяснимо, ибо «большинство фундаментальных открытий физики было сделано на кончике «математического пера»» [Там же. - С.129]. О связи естественного (и особенно повседневного) языка и научных теорий пишут не очень много. Но именно в этой области возникает ряд интересных моментов, требующих дополнительного анализа для понимания онтологии объективных законов. Л. Витгенштейн в «Голубой книге» неоднократно подчеркивал, что значение понятия - это его употребление. Но в научном и философском дискурсе постоянно возникают ситуации, когда исследователь может правильно использовать понятие, достигая в коммуникации понимания, но будучи не всегда в состоянии словами объяснить его значение. В этом смысле исследователь знает значение, но не настолько, чтобы выразить его в совокупности понятий, связанных языковой формой. «Подумай о словах, - пишет Л. Витгенштейн, - как об инструментах, характеризующихся их использованием. Как используют молоток, зубило, квадратную форму для клея в клееварении?» [Витгенштейн Людвиг. Избранные работы. - М., 2005. - С.410]. В научных и метафизических исследованиях сформулированное требование Л. Витгенштейна - это некий идеал. Понятия характеризуются еще и смыслом. Если исходить из практики научных исследований, то легко обнаруживается эвристическая значимость определений и формулировок, через которые выражается смысл научных законов. Как правило, смысл научных законов выражается некоторой совокупностью формулировок. Смысл научных законов выходит за рамки смысла его формулировок или определений. Поэтому и значение научного закона не остается неизменным. Формулировки и смыслы выражают научные законы, их задача - раскрыть содержание научных законов.

В качестве примера обратимся ко второму началу термодинамики и приведем несколько формулировок, которые можно рассматривать как эквивалентные:

1) «невозможен процесс, который имеет единственным своим результатом превращение тепла в работу»;

2) «невозможно превращение тепла в работу без компенсации»;

3) «теплота не может перейти от холодного к теплому телу сама собой дармовым процессом» [Путилов К.А. Термодинамика. - М., 1971. - С. 60-62].

К.А. Путилов анализирует 18 формулировок второго принципа термодинамики. Анализируя второй принцип термодинамики, его применимость и значение, он писал, что термодинамика имеет дело с широким кругом явлений и «должна иметь в своем распоряжении богатейший арсенал дополнительных понятий.», и поэтому в термодинамике «должно уделяться большое внимание доведению всех дополнительных понятий до завершенной ясности» [Там же. - С. 83].

Замечание К.А. Путилова интересно в следующем плане. Разные формулировки второго начала термодинамики относятся к одному и тому же закону, который можно сформулировать, как в приведенной выше (3) формулировке. Наличие совокупности формулировок второго начала термодинамики скрывает вопрос: то на что «направлена (3) формулировка, существует объективно? В более широком плане этот вопрос может быть сформулирован следующим образом: что означает суждение «объективные законы существуют»? В данном случае может быть два ответа: 1) вопрос о существовании объективных законов - вообще некая метафизическая бессмыслица; 2) вопрос о существовании объективных законов имеет некий скрытый смысл.

Первый вариант ответа в мировоззренческом, методологическом и культурологическом планах, как нам представляется - это некий тупик, (что, в общем-то, и демонстрирует современная постмодернистская культура). Второй вариант ответа является очень сложным. И тем не менее, примем в качестве исходного высказывание: объективные законы - особый объект для категориального анализа.

* *

Когда речь заходит о категориальном анализе объективных законов, то следует принять во внимание отношение между сознанием и окружающим миром (в данном случае - с объективной реальностью); процесс познания - это та культурно-историческая рамка, на основе которой строится система категорий, используемая для понимания «природы» объективных законов. Или, иначе говоря, необходимо ответить на вопросы: что такое «объективные законы» природы? и как существуют «объективные законы» природы? Парадоксальность ситуации заключается в том, что в современной физике, как, впрочем, и в других областях науки, исследователи, как правило, крайне редко обращаются к категориальному анализу суждения «объективные законы существуют». Казалось бы, что суждение о существовании объективных законов является начальным этапом их познания. Однако познание законов природы отличается от познания чувственно-воспринимаемых вещей (в данном случае не суть важно, воспринимаем мы вещи непосредственно или с помощью приборов). Чувственно-воспринимаемые вещи существуют не абсолютно, поскольку изменчивы (т.е. изменяются), а поэтому наряду с суждением о существовании вещей (например, электронов, молекул, живых организмов, популяций и т.д.) можно высказать суждение о несуществовании и изменении их. Каждая вещь существует как что-то определенное и не существует как нечто другое, поскольку всякое определение есть отрицание. В то же время следует иметь в виду, что факт изменения характеристик существования и несуществования вещей является таким же исходным, как и факт их наличия. Это уже стало общим местом в современной эпистемологии.

Однако такая логика не срабатывает, когда речь заходит о существовании объективных законов. Познание не может основываться на том, что наряду с суждением о существовании закона одновременно высказывается суждение о несуществовании и изменении их. Когда мы говорим о существовании закона Ома для определенной области электрических явлений, мы не можем одновременно утверждать, что данный закон в этой области явлений не существует и изменяется. Вообще говоря, вопрос об изменении объективных законов с онтологической точки зрения является крайне сложным и запутанным, а в логическом отношении совершенно не проанализированным. В том-то и заключается парадокс, что в познавательном отношении признание факта изменчивости вещей, свойств и отношений основывается на признании абсолютного существования законов. Нельзя сделать ни одного шага в познании, не признав абсолютного существования объективных законов.

Далее. С точки зрения формальной логики объективные законы выражаются в форме суждений. Поэтому целесообразно проанализировать существование законов с точки зрения формальной логики. Нельзя высказать что-либо об объекте, не отнеся его к тому или иному множеству. Следовательно, можно предположить, что высказывание «существует закон Ома» есть краткое выражение мысли о том, что «закон Ома» входит в М, включается в М (закон Ома є М). Если же соответствующее множество не указано и не подразумевается, то экзистенциальное высказывание о существовании объективных законов будет бессмысленным. В самом деле, что означает, например, суждение «закон Ома существует»? Оно может означать, что при определенных условиях некоторые электрические явления, происходящие на Земле, описываются соответствующей концептуальной схемой (истина), а также электрические явления, происходящие на Луне при соответствующих условиях (истина), тождественные явления, имеющие реальное (истина) или воображаемое (ложь) существование, и, наконец, в самом общем плане - существование электрических явлений, имеющих место (неважно при каких условиях) в известной нам Вселенной. Последний смысл, очевидно, соответствует утверждению «существования объективных законов вообще», но и здесь утверждение о существовании равносильно утверждению о включении в класс - в класс всего того, что может быть наименовано.

Строго говоря, когда речь идет о существовании или несуществовании вещей, свойств и отношений, то с точки зрения формальной логики им соответствуют познавательные операции утверждения (включения в множество) и отрицания (исключения из множества). Отрицание конъюнкции высказываний о существовании предмета в качестве множества и элемента в одном и том же эталонном множестве эквивалентно познавательной операции дизъюнкции. Как известно, операции отрицания в сочетании с конъюнкцией или дизъюнкцией достаточны для построения логики. Однако этот прием не годится, когда речь заходит о существовании или несуществовании законов, поскольку противоречит принципу конкретности существования.

Г. Гегель был прав, когда писал, что «между вещью и ее существованием проводится различие подобно тому, как можно проводить различие между нечто и его бытием» [Гегель Г.В. Соч. т. V - М., 1937. - С. 577]. По Г. Гегелю существующее и существование не тождественны. Попытаемся воспользоваться этим предположением немецкого философа для анализа проблемы существования объективных законов. Сформулируем вопрос: что значит объективный закон существует (например, закон всемирного тяготения)? Относительно существования объективных законов не применима самая абстрактная характеристика существования: существовать - значит быть элементом такого множества, которое не является элементом самого себя. Объективный закон как объект познания не существует именно в указанном смысле. Другими словами, к проблеме существования объективных законов не применимо основное правило расселовской теории типов: «Все, что включает все множество, не должно быть одним из элементов множества».

С другой стороны, есть соблазн анализировать проблему существования объективных законов с учетом мощной традиции современного естествознания, рассматривая бытие любого объекта как конкретное взаимодействие с вполне определенными условиями. Например, традиционно физики полагают, что закон всемирного тяготения проявляется именно во взаимодействии материальных объектов. Однако и этот подход наталкивается на определенные трудности.

Чтобы конкретизировать проблему существования объективных законов, примем во внимание, что категории существования и не существования всегда были тесно связаны с понятиями единого и многого. Трудности, возникающие при анализе этих категорий, были хорошо осознаны еще древними и подытожены в диалогах Платона «Софист» и «Парменид». Однако, по нашему мнению, принцип конкретности существования объектов должен рассматриваться не только в гносеологическом и логико-онтологическом аспектах, но и в культурноонтологическом плане. Другими словами, мы можем что-то утверждать о существовании, или о не существовании не только в отношении к человеческому сознанию (независимо от него), но о любом способе существования, в любом мыслимом множестве предметов (под которыми тоже понимаются не только энергетически-массовые образования, но и информация, и идеализованные предметы, и продукты фантазии и т. д.).

Поясним наше понимание существования объективных законов примером. Когда мы говорим вообще о существовании объективных законов, то формулируем некоторую метафизическую бессмыслицу. К примеру, если мы ставим эксперимент Кэвендиша по измерению гравитационной постоянной на Солнце. До определенного «порога» эксперимент Кэвендиша не существует на Солнце. Ведь известно, что самый быстрый способ связи - это луч света, пробегающий 300 тыс. км/сек. Луч света проходит путь от Солнца до Земли за 8 мин. Следовательно, события, произошедшие на Солнце менее 8 мин. назад, никак не связаны с событиями на Земле. Они существуют во множестве солнечных событий и не существуют во множестве событий земных. И этими событиями мы можем пренебречь непроизвольно, не потому, что нам так захотелось, а на вполне объективных основаниях.

То же самое относится и к проблеме несуществования объективных законов. Что имеется, например, в виду, когда отрицают существование законов Ома или Бойля-Мариотта? Отрицание существования закона Бойля-Мариотта правомерно в случае описания поведения реальных газов. Но ведь данный закон «существует» для некоторого множества идеальных газов, которые лишь очень отдаленно напоминают реальные газы. Отрицая существование идеальных газов, мы отрицаем существование соответствия законов идеальных газов реальным газам. Таким образом, оттого, что мы отрицаем существование законов в определенном множестве, оно не становится абсолютным несуществованием. Без учета конкретного множества процессов, событий, явлений, которым соответствует или не соответствует данный закон (конкретное суждение), нельзя пойти дальше положения, сформулированного еще Гераклитом: «В одни и те же воды мы погружаемся и не погружаемся, мы существуем и не существуем». Но одним этим принципом нельзя ограничиваться. Приняв данный принцип, можно двигаться в разных направлениях. Принятие этого положения без конкретизации есть выражение релятивизма: все только относительно, ничего нельзя утверждать определенно и абсолютно. Пытаясь уйти от такой бесперспективной точки зрения, философы стремились найти что-то определенное, устойчивое, безотносительное. И на этом пути некоторые из них приходили к выводу, что относительность наших утверждений зависит только от несовершенства человеческого познания. С критикой такой точки зрения выступил Г.В. Гегель, настаивая на том, что трансцендентальный идеализм в конечном итоге приходит к субъективному идеализму, что корни трансцендентального идеализма - в противопоставлении вещи-в-себе и внешней рефлексии. По Г.В. Гегелю, объективные законы как особые вещи-в-себе существенным образом существуют. Объективные законы как вещи-в-себе обладают свойствами, и вследствие этого имеется можество объективных законов, которые отличны друг от друга через самих себя. Другими словами, каждый объективный закон есть некоторая конкретность или определенность. Является ли Вселенная абсолютно определенной сама по себе - есть вопрос достаточно сложный и совершенно далекий от решения. Философы по-разному относились к проблеме определенности мира (Вселенной). Но, пожалуй, наиболее четко данную проблему сформулировал И. Кант. Позволяет ли принцип конкретности существования наметить пути решения проблемы существования объективных законов, которые своеобразно отразились в кантовских антиномиях? Интересно в плане сказанного одно замечание русского философа И. Лапшина; он подчеркивал, что уклонение от разрешения антиномий Канта «возможно в троякой и только в троякой форме»: либо признать сразу, что тезис и антитезис - оба истинны (т. е. встать на позиции иррационализма), либо признать только тезис или только антитезис (т. е. встать на позиции метафизики). «Во всех трех случаях,- делает вывод И. Лапшин, - отвечающий попадает, по выражению Канта, в положение подставляющего решето, когда вопрошающий делает вид, что доит козла - иначе говоря, самый вопрос «Каков мир сам по себе, независимо от познающего субъекта... есть нелепый вопрос, на который может быть лишь нелепый ответ» [Лапшин И. «Об антиномиях И. Канта // Новые идеи в философии. - 1914. - № 13 - С.96-97»].

Однако ответ Ивана Лапшина так же неудовлетворителен с точки зрения развития современного естествознания, поскольку любой познаваемый объект (и объективные законы в том числе) существует или не существует лишь в определенных (и притом различных) отношениях, без указания которых вопросы о существовании объективных законов не имеют смысла. Иными словами, объективные законы есть, но не во всех отношениях. Может показаться, что принцип конкретности существования объективных законов весьма абстрактен, а потому и сам принцип может показаться даже тривиальным (впрочем, как и все исходные положения достаточно абстрактных концептуальных схем). Однако мы полагаем, что это не так, и анализ может быть продолжен.*