Е. Н. Башкеева
Украинский государственный химико-технологический университет

Исследуется генезис ментальности, поэтапно выделяются особенности ее становления, предложен способ единого рассмотрения данной категории, намечены перспективы дальнейших исследований.

В последние два десятилетия категория «ментальность» получает все большее распространение как в обыденной речи, так и в научной литературе. Список научной литературы, в котором исследуется данная категория, растет, и вместе с ним множится количество дефиниций ментальности. Практически каждый автор стремится систематизировать уже существующие определения и подчеркнуть своеобразие собственного понимания. Приходится констатировать парадокс: дефиниций категории все больше, ясности все меньше. При этом подчеркивается и остается актуальной задача: исследовать истоки этого понятия, обратившись к исторической, культурологической, философской и социально-политологической проблематике» [7].

Ко времени провозглашения независимости Украины, в Советском Союзе уже сложилась историческая школа междисциплинарного синтеза, которая успешно разрабатывала и применяла категорию ментальности на практике (А. Я. Гуревич, Ю. Л. Бессмертный, Ю. Н. Афанасьев, труды Тартусско - московской школы семиотики и т. д.).

Первый этап становления категории ментальность некоторыми отечественными исследователями характеризуется как «этап латентного развития, когда феномен описывался с помощью других категорий и понятий» [1].

Однако, как показывают исторические свидетельства, термин ментальность применялся не в латентном, а в явном виде - как в обиходе, так и в научной литературе. Прилагательное «ментальный» уже с ХІІІ в. используют средневековые схоласты, с ХѴІ в. в Европе получили распространение Ментальные госпитали, в которых лечили «ментальных больных», а с ХѴІІ в. в английской, а затем во французской философии присутствует категория «ментальность», которая легко переходит в обыденный лексикон. Следует признать, что к началу ХХ в. термин «ментальность» не является неологизмом [4].

Следующий этап становления категории ментальность связана с «новой исторической наукой.» Среди представителей школы «Анналов» ментальность оставалась продуктом «брожения» аморфно собранных элементов внутреннего мира человека, сознательного и бессознательного, логического и эмоционального, его чувств, убеждений, воли, верований, установок, моделей и стереотипов поведения. настроений, которые объединяли носителей этой ментальности в некую общность.[2].

Актуальность проблематики ментальности в советское время была следствием кризиса марксистской методологии, что выразилось в попытке найти новую парадигму с приоритетом общечеловеческих ценностей. «Объективные предпосылки человеческой деятельности, - писали учредители альманаха «Одиссей» в программной статье, - не действуют автоматически, люди должны так или иначе воспринимать и осознавать их для того, чтобы превратить в стимулы своих поступков. «Субъективные» же эмоции, идеи, представления, верования оказывались мощными факторами общественного поведения человека» [5].

После распада СССР в разработке категории «ментальность» наметилось новое направление. Если раньше ментальность интересовала лишь только историков, то теперь, оставшись наедине с собой, суверенные государства задались вопросами собственной уникальности, самобытности. В этих условиях начался третий этап использования категории «ментальность», который приобрел ярко выраженную национальную окраску.

О том как осуществлялась трансформация категории «ментальность» из исторической в этнологическую, можно проследить по материалам многочисленных круглых столов и конференций, прошедших в последние полтора десятилетия в странах ближнего зарубежья. Ментальность являлась определенным этапом самосознания нации, ее самоутверждения.

Современный этап использования рассматриваемого понятия характеризуется поисками общезначимых дефиниций путем междисциплинарного синтеза. Общее в сотнях определений категории «ментальность» следующее: ментальность - стиль (тип) мировосприятия, когда мысль не отделена от эмоций и чувств [9].

Исследование ментальности является актуальным, своевременным и необходимым. Однако при этом со всей остротой встает вопрос о содержании этого понятия. Возможно, впервые на этот вопрос обратил внимание Л. Леви-Брюль в работе «Первобытное мышление» (1922 г.), указавший на два типа мышления - пралоги- ческийй и логический, сравнив способы мышления австралийских и африканских племен, с одной стороны, и европейской культуры, с другой. Леви-Брюль описывает дологический способ мышления как особый тип, отличающийся от современного. Отличие, прежде всего, состоит в том, что первом случае мысль не отделена от эмоций и чувств. Для этого типа характерен «закон партиципации», или мистической сопричастности. Именно ему Леви-Брюль дает название «ментальность».

Наша задача состоит в подробной реконструкции дологического способа мышления, т. е. ментальности; источником для реконструкции является фундаментальный труд профессора Оксфордского ун-та Р. Онианса [6]. Нам нужно обратиться к свидетельствам Гомера, полагаясь на самую раннюю литературу, где только и могла сохраниться традиция первоначального языка и мышления, - пишет он. Онианс доказывает, что еще в эпоху Гомера мысли и чувства не поддаются разделению; эти гомеровские особенности хорошо согласуются с предложенным Леви-Брюлем анализом перво- ытного мышления. Так у Гомера значение глагола «мыслить» включает в себя недифференцированную душевную активность, в том числе эмоции и волю. «Восприятие» и «знание» включают в себя устойчивое расположение, чувства, активную эмоциональную направленность. В какой мере гомеровские представления об основных процессах сознания отличаются от наших? Кое-что сразу бросается в глаза. Мышление описывается как «речь» и размещается иногда в сердце, но гораздо чаще в диафрагме.

На более позднем этапе глагол «мыслить» получает чисто интеллектуальное значение, но у Гомера, как уже было сказано, мышление не отделено от эмоций и воли. Подразумевается состояние или, вернее, расположение души в целом. Онианс описывает эту особенность так: «я испытал некое намерение или чувства и теперь имею его». Это может быть злое, жалостливое, дружеское или доброе чувство по отношению к определенному человеку или к миру вообще. Мыслить означает одновременно воспринимать, видеть. Эта форма часто бывает заряжена энергией или эмоцией (например, завидовать, ненавидеть).

Данная особенность объясняется с точки зрения первичного единства сознания, в котором восприятие или познание соединяется, сопровождается эмоцией и готовностью к действию. Об этой нерасчлененности сознания свидетельствуют современные расхожие выражения, типа: «влюбиться с первого взгляда» и «вздрогнуть от одной мысли». Мы отделяем зрение или мысль от чувства, считая чувства неким следствием и забывая о том, что причина его может продолжать действовать, а также о том, что и эмоция может предшествовать «идее», может смутно ощущаться прежде, чем примет определенное очертание в сознании и подвергнется «осмыслению». Человек знакомится с кем-то или слышит рассказ о ком-то. В соответствии с тем, что он узнал, человек испытывает какие-то чувства, и его эмоции получают определение, превращаясь в идею.

Эллинская классика приспособилась к большей абстракции, к хладнокровному мышлению, не связанному с физическими действиями. И мы сегодня умеем более отчетливо разделять и определять аспекты и фазы умственной деятельности.

Современный человек отождествляет себя с сознательным «я», наблюдателем, регистрирующим не только внешние, но и внутренние события (ощущения, эмоции и.т. д.). Та же особенность присуща и терминам, связанным с «узнаванием», «забвением», «припоминанием». Вероятно, мы более спокойны и сдержанны во внешнем выражении своих эмоций и научились различать и анализировать сложные состояния духа, разлагая их на абстрактные элементы, обозначая их различными терминами и тем самым создавая иллюзию их самостоятельного существования. В нашем языке отсутствует подобный гомеровскому термин для сложного единства, которое существует на самом деле.

Отсутствие дифференциации, по-видимому, означало, что люди тогда жили преимущественно одним моментом или, по крайней мере, их язык формировался с точки зрения момента и его потребности. Позднейшие поколения лишились роскоши откровенных слез и свободного телесного выражения своих эмоций.

Любая общественная система держится не только на рациональной экономике, политике, технике, социальной организации, но и предполагает особый менталитет, выражающий умонастроения людей, их чувства, ценности, идеалы.

Понятие ментальности, активно используемое в современном общественном дискурсе, призвано восполнить упрощенную модель сознания, в которой господствующим центром выступает рациональность. Ментальность охватывает не только знание, мировоззрение, идеологию, но и эмоционально-образные, духовно-ценностные, волевые акты сознания. Формирование менталитета не исчерпывается ссылкой на просвещение или рациональный дискурс. Это хорошо подтверждает неэффективность научной критики разного рода суеверий, предрассудков, верований. Как бы ни стремились объяснить их страхом, невежеством, иллюзиями, все эти аргументы не проникают в ту специфическую ткань сознания, которая сплетена из эмоциональных переживаний, желаний, иллюзий и надежд.

Просто удивительны живучесть многих пережитков, их способность вновь и вновь возрождаться в новых, особенно экстремальных, условиях. Этнографы и историки отмечали всплеск всевозможных примет и поверий в годы Первой мировой и Великой Отечественной войн. На фронте существовала своеобразная вера в амулеты, талисманы, заговоры. которые сберегали «у сердца» и которые «отводили пулю.» Казалось бы, заговоры и вера в них к ХХ в. должны были полностью исчезнуть вместе с утратой анимистических представлений у человека. Но этого не произошло.

Магические формулы, при помощи которых древние люди пытались воздействовать на окружающий мир и изменять его, были типичны для дохристианских верований. Человек силой слова и действия стремился вызвать желаемый результат - убить зверя, излечиться от болезни, защититься от раны и пр. Христианство лишь немного изменило форму заговора, но сам заговор продолжал существовать, иногда переплетаясь с некоторыми молитвами. В наши дни массовая литература и СМИ пытаются заново возродить веру в заговоры и магию [8].

Как известно, идеология крестьянской цивилизации - миф, анимистические верования; основная социальная ячейка - большая семья. До ХІХ в. урбанизированные регионы редки, города встают островами из крестьянского океана. Деревня была неграмотна, но прекрасно передавала опыт от поколения к поколению через живой пример, устное предание и ритуал. Магия представляет активно действенную часть древних традиционных обрядов, тогда как миф - образно-словесную, «созерцательную» [10]. К началу ХХ в. почти 2/3 населения Украины не могли читать и писать, в селе таких было почти 80%, а среди женщин - около 90 % [3]. Ментальность крестьянского мира меняется крайне медленно, для нее характерно время «большой длительности», поэтому и остается актуальной сегодня.

Понятие ментальность, активно используемое в современном общественном дискурсе, призвано восполнить упрощенную модель сознания, в которой господствующим центром выступает рациональность. Следует уделить больше внимания древнему аппарату сознания, который объединяет сферу ratio наряду с emotio, сферу интеллектуальных и телесных, а также душевных феноменов.

Библиографические ссылки

1. Додонов Р. А. Теория ментальности: Учение о детерминантах мыслительных механизмов. Запорожье, 1999.

2. Дюби Ж. Развитие исторических исследований во Франции после 1950 г. // Одиссей. М., 1991.

3. Іваненко В. В. Іщенко І.В. Україна непівська: аналіз соціальних аномалій південного регіону. Д., 2006.

4. Лидбитер. Ментальный план. С.Пб., 1912.

5. Одиссей. Человек в истории. М., 1989.

6. Онианс Р. На коленях богов. Истоки европейской мысли о душе, разуме, теле, времени, мире и судьбе. М, 1999.

7. Педагогика: Большая современная энциклопедия / Сост. Е. С. Ра- пацевич. Мн., 2005.

8. Пушкарев Л.Н. Лубок как источник для изучения менталитета русского трудового народа // Этнографическое обозрение. 1998. № 3. С. 95-102.

9. Садохин А. П. Этнология: Учебник. М., 2000.

10. Шкуратов В.А. Историческая психология. М., 1997.