О. А. Осетрова
Днепропетровский национальный университет

Рассматривается вопрос о том, насколько исследование рациональных мотивов суицидального акта приближает человека к его пониманию. Базой для написания статьи послужила работа К. Ясперса «Необусловленные действия, ведущие за пределы наличного быітия».

Осмысление феномена суицида имело место в философии выдающегося немецкого мыслителя XX в. К. Ясперса, который акцентировал внимание на его непознаваемости в силу необуслов- ленности.

В контексте современных дискуссий по поводу правомерности использования термина «рациональное самоубийство» обращение к исследованию позиции К. Ясперса, который провел анализ того, насколько вскрытие рациональных суицидальных мотивов приближает к разгадке тайны самоубийцы, с моей точки зрения, является актуальным.

Выяснение того, насколько рациональным исчерпывается / не исчерпывается феномен самоубийства, и составляет основное задание данной статьи, которому подчинены следующие цели:

1) рассмотреть отмеченную К. Ясперсом связь феномена самоубийства с пограничной ситуацией; проанализировать логические конструкции суицидальных мотивов, предложенные К. Ясперсом;

2) выяснить, насколько К. Ясперс считал правомерным давать оценки феномену самоубийства и почему.

Ясперс-философ рассматривал проблему самоубийства в связи с ситуацией. Иными словами: человек всегда находится в ситуации и может работать с целью ее изменения. Однако существуют такие ситуации, которые господствуют над человеком. По отношению к Dasein (человеческому уделу) они являются определяющими и выступают как предел. Человеку не под силу их изменить, поскольку их суть неизменна, изменяем лишь модус их обнаружения. Это, по К. Ясперсу, - пограничные ситуации, которые неотделимы от человеческой судьбы: смерть, страдание, борьба, вина и др.

Человек, по мнению К. Ясперса, в виду предельных ситуаций может:

1) спрятаться от них путем их прерывания и забытья;

2) стойко их переносить, делая ставку на реализацию своих возможностей;

3) вырваться за их пределы, покончив со своим наличным бытием одним из двух возможных способов:

- посредством самоубийства;

- обратившись к религии, которая, с одной стороны, выступает орудием против самоубийства, однако, с другой - способствует тому, что человек, продолжая физически пребывать в этом мире, фактически уже ему не принадлежит, оказываясь за его пределами. Такого результата религия добивается с помощью аскетизма, предписанного ею бегства от мира и т.д. В свою очередь, указанное бегство воспроизводит в определенной мере суицидальный акт.

Анализируя феномен добровольного ухода из жизни, К. Ясперс отмечал наличие различных вариантов для его определения: суицид, свободная смерть и самоубийство. При этом, с его точки зрения, именно термин «самоубийство» воплощает в себе как объективный, так и субъективный аспекты трагического акта, отражает содержащийся в нем вопрос и ужас этого вопроса. Наоборот, термин «суицид», используемый психиатрами, по мнению мыслителя, акцентирует на объективности рассматриваемого феномена, а литераторский термин «свободная смерть» придает ему возвышенности.

Сложный термин «самоубийство», по мнению К. Ясперса, содержит в себе основные составляющие определяемого им феномена:

1) часть «само» отражает свободу, уничтожающую свое собственное наличное бытие;

2) часть «убийство» акцентирует внимание на активности суицидента, тогда как термином «смерть» определяется такая пограничная ситуация, которая не предусматривает активного участия человека: естественная смерть осуществляется сама собой. В отличие от всех других живых существ только человек может поставить себя перед возможностью самоубийства, предпочитая активность пассивности даже в смерти.

К. Ясперс останавливался на возможностях познания акта самоубийства.

Как психиатр, ученый пришел к выводу, что в основной своей массе самоубийство совершают не душевнобольные люди, поскольку самоубийство не есть следствием душевной болезни, а психопаты, т. е. лица, аномально предрасположенные. Однако и душевную болезнь, и психопатию К. Ясперс рассматривал только как особые каузальные условия для экзистенции, пребывающей в действительном наличном бытии. При этом мыслитель отмечал, что «ни душевная болезнь, ни психопатия не означают выхода за пределы смысла» [1, с. 75].

Подлинное бытие человека не обусловливается только конкретными реальными факторами.

Самоубийство как философская проблема, считал мыслитель, возникает «только на границе предметного познания, использующего эмпирические методы исследования...» [1, с. 73]. И здесь перед исследователем необходимо возникает вопрос «о подлинном бытии в возможной или действительной коммуникации» [1, с. 75].

Проблема, подчеркивал К. Ясперс, состоит в том, что необу- словленность уникальной экзистенции как свободного первоисточника не подлежит пониманию. Этот первоисточник закрыт для постижения в своей таинственности. При этом именно от него исходит решение. Не воссоздает целостной картины поступка и анализ его рациональных мотивов, поскольку вместе с рациональным всегда наличествует то, что таковым не является. Рациональное не исчерпывает собой всей реальности. Это значит, что самоубийство недоступно пониманию как необусловленное действие. «Необусловленный первоисточник самоубийства, - писал К. Ясперс, - остается невыразимой в коммуникации тайной одинокой личности» [1, с. 76].

При этом в силу своей необусловленности самоубийство выступает возможностью для экзистенции, служит источником ее вопросов и страхов. Такая «открытость» суицидального акта делает его предметом различных оценок.

Все возможные конструкции суицидальных мотивов, призванные не понять, а только высветить элемент необусловленности суицида, разбиваются, по мнению философа, о непостижимость этого акта. К. Ясперс доказал это положение примерами.

Конструкция № 1, релятивистская. В условиях пограничной ситуации экзистенция испытывает сомнения относительно смысла и содержания наличного бытия вообще. Здесь в видении человеком мира доминируют гибель, вина, нищета, горе, равнодушие и безразличие, одним словом, ничтожность наличного бытия. Это - видение и рассуждение логических самоубийц, которые сознательно реализуют свое отрицание жизни, переводя его «из области мышления в сферу действия» [1, с. 77] (примерами таких логических самоубийц изобилует творчество Ф.М. Достоевского).

Опровержение конструкции № 1. Причину самоубийства в данной конструкции К. Ясперс определил как несубстанциальность всего. При этом в самоубийстве реализуется свобода отрицания, а, по мнению мыслителя, акт свободы с необходимостью влечет за собой осознание субстанции. В свою очередь, осознание субстанции влечет за собой утверждение наличного бытия в качестве пространства, в пределах которого реализуется опыт.

Принятие суицидального решения необусловленным первоисточником, с точки зрения К. Ясперса, служит доказательством существования субстанции, поскольку суицидент «воспринял границы этого решения как возможность и не сомневался в том, что покончить с жизнью выше ...[его. - О. О.] сил» [1, с. 77].

Согласно логическому выводу, следующему из анализируемой конструкции, суицидент, для которого его решительность приобрела статус смысла жизни, после принятия суицидального решения, удостоверившись с его помощью в своей собственной субстанциальности и субстанциальности мира как места действительности экзистенции, должен не покончить с собой, а наоборот, развернуть в этом мире свою деятельность.

Однако не всегда человек поступает логично. И здесь также возможно самоубийство, которое нельзя понять исходя из проанализированной конструкции. Такое самоубийство может быть обусловлено:

1) неясным конфликтом, в связи с которым совершенный суицидальный акт теряет характер необусловленного действия;

2) недоступной пониманию позитивной близостью «к небытию в его трансцендентном осуществлении как первоисточнике необусловленности» [1, с. 77].

В первом случае самоубийство вызывает сострадание и боль, во втором, подчеркивал К. Ясперс, - ужас. Более того, во втором случае реализуемая свобода негативна, а возможность реализации в небытии иллюзорна и опасна. Человек пытается освободиться от скорлупы, которая, как ему кажется, скрывает некое ядро, и считает, что самоубийство - это единственная возможность удостовериться в своей субстанции. Отказу от самоубийства препятствует влечение к невыразимой трансценденции и готовность удовлетворить это влечение.

В последнем случае, акцентировал внимание К. Ясперс, «необусловленный источник акта самоубийства должен был бы корениться в чем-то другом» [1, с. 78]. Однако подчеркну, тогда самоубийство снова предстает как действие, обусловленное этим другим, а, следовательно, так же, как и в первом случае, теряет характер необусловленного действия.

Конструкция № 2. Возможность самоубийства обусловлена противопоставлением идеи истинной жизни, которая ускользает от человека в потоке повседневной заботы, наличному бытию, отягченному исполнением повседневных обязанностей. И К. Ясперс резюмировал: «Вместо того, чтобы расти в историчности непрерывного действия, самосознание только всегда уничтожает себя» [1, с. 79].

Такой суицидент, будучи охваченным тоской, испытывает страдания, которые он переносит бессмысленно. Суицидальное решение вынашивается им на протяжении длительного срока, в течение которого, прерывая всякую коммуникацию, человек погружается в состояние покоя и счастья. Самоубийство, завуалированное под несчастный случай, совершается на пике торжества, утверждающего жизнь, богатую смыслом. В противном случае ей лучше не быть.

С точки зрения К. Ясперса, движущей силой такого самоубийцы есть неверие, которое он доказывает, но которое уже отсутствует в состоянии необусловленности. Это неверие, отмечал философ, может выражаться различными способами:

1) как отсутствие осознания «своего собственного Я в абсолютном сознании» [1, 79];

2) как провозглашение ничтожности любого наличного бытия, причем это провозглашение является следствием пребывания суи- цидента в пограничной ситуации;

3) как идентификация своей единственной свободы с отрицанием наличного бытия;

4) как принятие смерти за истину жизни в состоянии торжества жизни.

По мнению К. Ясперса, рассмотренная конструкция самоубийства, не приближая нас к его пониманию, приводит к трансформации вопроса: «почему совершается самоубийство?» в вопрос: «почему люди остаются жить?».

Стимулом жизни, по К. Ясперсу, служит жажда жизни, жизненная сила (Vitalitat), доминирующая даже над бессмысленностью и презрением к самому себе. И поскольку самоубийца свободно прерывает свое наличное бытие, в основе которого - сила, влекущая и удерживающая многих в жизни, постольку он вызывает уважение и страх.

При этом оценка суицидального акта как ненормального и нездорового служит людям своеобразным защитным механизмом, предотвращающим сомнение в жизненной силе. Сомнение это, в свою очередь, естественно при наличии пограничной ситуации, в соответствии с которой обязательно и неотвратимо наступит момент, в который жизненная сила будет исчерпана и находящаяся в ее распоряжении жизнь оборвется.

До сих пор учеными ведутся поиски смысла жизни. Однако К. Ясперс считал, что не смысл как конечная цель обусловливает жизнь человека, а присутствие трансценденции в преследуемых человеком жизненных целях. Жизнь утверждается волей к жизни, которая направляется на реализацию конкретных действительных целей. И, наоборот, с точки зрения философа, бесконечные возможности и общие абсолютные критерии, уничтожив сознание историчности, повлекли бы за собой отрицание наличного бытия.

Мыслитель пришел к выводу: «Если бы этот мир был всем, то с экзистенциальной точки зрения оставалось бы только самоубийство» [1, с. 81]. Однако в качестве противоядия самоубийству здесь служат, как считал философ, символичность и относительность мира. Причем именно эта относительность позволяет человеку примириться с прошлым и жить дальше в силу достаточности имеющихся возможностей.

К. Ясперс указывал следующее различие между решением жить и суицидальным решением: «В то время как самоубийство в качестве активного действия касается жизни в целом, всякая активность этой жизни является частичной и решение остаться жить по сравнению с возможностью самоубийства является упущением» [1, с. 81]. Решение человека вращается вокруг данной ему жизни и касается либо ее продолжения, либо ее прерывания как налично данного.

Человек живет, подчеркивал философ, как благодаря жизненной силе, так и подлинно существуя (existierend). При этом для подлинного существования в силу определенных ситуаций, а также при изменениях жизненной силы жизнь может предстать невыносимой.

Обстоятельства могут сложиться так, что человек воспримет смерть как спасение. Формированию такой позиции способствуют, по К. Ясперсу, одиночество, изоляция, осознание небытия, отчаяние, вызванное болезнями или старостью, недостаток средств и т.д.

Представая и действуя в комплексе, эти факторы, считал немецкий философ, могут привести к тому, что «совершенно осознанно и без всякого нигилизма может быть отвергнуто не собственное наличное бытие вообще, а то, которое еще могло бы теперь остаться» [1, с. 82]. Сравним: по Ф. Ницше, истощение, жаждущее покоя, является уделом нигилистических религий и философий, неистинных по своей сути и противоречащих человеческой природе, стремящейся к воле к власти.

К. Ясперс здесь вел речь о невозможности дальнейшего исполнения обязанности жить при признании ценности жизни и коммуникации, что, например, отражено в проблеме эвтаназии.

Последнее, что может сделать в этой жизни человек, лишенный сил, физических возможностей и не поддерживаемый любовью, - это самоубийство, совершая которое он еще остается самим собой, сохраняя храбрость и собой жертвуя. Пребывая на границе невозможности осуществления, такое самоубийство приводит к сохранению доверия, веры и даже коммуникации.

Однако и ситуация невыносимости жизни не приближает к пониманию проблемы самоубийства, подчеркивал К. Ясперс.

Последней философ предложил конструкцию самоубийства, согласно которой человек принимает суицидальное решение, вызванное стечением обстоятельств. При этом человек не обладает ясным сознанием, действуя в состоянии аффекта. Движущими силами здесь могут быть страх, стыд, упрямство, месть, отчаяние, ненависть к самому себе или другим людям, гордость, усматривающая вину в себе и прерывающая коммуникацию. В качестве таких ситуаций могут выступать банкротство, совершенное преступление и т. д.

Таким образом, человек вместо решения проблем в наличном бытии тратит себя в акте самоубийства.

К. Ясперс подчеркнул, что можно предотвратить самоубийства, обусловленные доступными пониманию обстоятельствами:

1) в случае психоза спасительным является контроль над больным;

2) в случае зримого конфликта - его разрешение;

3) при неизлечимом недуге - весть о возможности выздоровления.

Иным предстает самоубийство как необусловленное действие,

совершаемое не в состоянии аффекта, а вследствие молчаливой решительности, прервавшей всякую коммуникацию и созревшей в условиях абсолютного одиночества (это может быть молчание герметика (С. Кьеркегор) или безмолвие сердца (А. Камю)). И спасение здесь с собой могут нести только восстановление процесса коммуникации и любовь, способная также войти в пограничную ситуацию вместе с суицидентом. Речь здесь идет о единичных актах любви, в которых «начинается подлинное существование человека, когда включаются все его резервы и он не имеет никаких скрытых мыслей» [1, с. 85].

В целом ужас, сопровождающий самоубийство, - это ужас перед одиночеством, безверием, прекращением коммуникации. Этот ужас одним из своих следствий имеет осуждение самоубийц. Однако, поскольку невозможно полное понимание подлинного существования самоубийцы, постольку абсурдным будет его осуждение.

Как в XVIII в. Д. Юм, К. Ясперс считал неправомерными выдвинутые Фомой Аквинским три главных обвинения против самоубийства, поскольку:

1) мы не имеем права утверждать, что самоубийца совершил преступление против Бога, потому что все решения и действия человека - это сфера только его и его Бога;

2) самоубийца нарушает обязательства не перед всем обществом, а только перед своим окружением; однако и близкие самоубийце люди должны задуматься о доле своей вины в отсутствии коммуникации и недостаточности проявлений любви. Проанализировав свое поведение и отношение к человеку, покончившему с собой, «они, - считал К. Ясперс, - возможно, увидят бездну трансценденции, в которой невозможность общения упраздняет всякое суждение» [1, с. 87];

3) самоубийство есть не преступление против себя, а «тайна самого человека, как и в каком смысле он в действительности «существует» [1, с. 87].

Что касается влияния оценок «за» и «против» суицидального акта, то ему подвержены только люди, совершающие обусловленное самоубийство, подчеркивал К. Ясперс. Именно они способны поддаваться как страху, так и перспективе посмертной славы. В свою очередь, лица, совершающие необусловленное самоубийство, безразличны к внешним оценкам своего поступка. Сами же оценки, считал философ, выступают характеристикой экзистенции их дающих.

В акте самоубийства, по К. Ясперсу, могут быть реализованы высшее своеволие и решительная самостоятельность. Самоубийство может быть использовано побежденным как единственное оружие утверждения собственного достоинства (на этом акцентировал внимание и этим восхищался Л. А. Сенека). В таком случае оно осуждается лицами, обладающими волей к господству. Более того, мыслитель констатировал, что самоубийство, совершенное с сознанием собственной ответственности перед собой, прославлялось философами. При этом следует помнить, что и самоубийца не обладает абсолютной независимостью. Однако, подчеркивал К. Ясперс, перед самоубийством и самоубийцей человек всегда испытывает экзистенциальный ужас.

Таким образом, как в жизни человека до смерти всегда чего-то недостает, как в смерти всегда присутствует что-то неизвестное и пугающее, так в самоубийстве скрыто нечто, неуловимое для человеческого понимания. Иными словами, речь идет о том «ядре», которое невосстановимо посредством логических конструкций и которое, скрываясь под рациональными наслоениями, остается тайной для людей, взирающих на мертвое безжизненное тело самоубийцы.

1. Ясперс К. Необусловленные действия, ведущие за пределы наличного бытия // Суицидология: Прошлое и настоящее: Проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах. М., 2001. С. 72-88.