О. В. Родный
г. Днепропетровск

Розглядаються основні модуси комічного в російській літературі XVII століття, аналізуються поняття «демократична сатира» та «сміхова література».

В истории русской литературы XVII век характеризуется такими новыми чертами как рост личностного начала во всех сферах литературного творчества, развитие изобразительности, эмансипация вымысла, расширение круга читателей, появление народной литературы. В это время народная литература, вновь выдвинувшаяся на авансцену русской литературы, часто приобретает вид «смеховой литературы», в которой комическое играет роль главного принципа семантики и поэтики текста.

Смеховая литература представляет собой очень сложное образование, которое, по сути, соответствует пестрой ментальности литературы XVII века как переходного периода. В ней сочетаются взаимоисключающие, противоречивые моменты: элементы древнерусской литературы и литературы Нового времени, элементы традиционной устной литературы и письменности, трагическое и комическое и т. п. Данное художественное новообразование изучалось отечественными исследователями. Начиная с

XIX века, А. Н. Веселовский, М. М. Бахтин, В. П. Андрианова-Перетц, Д. С. Лихачев, А. М. Панченко, С. С. Аверинцев и другие рассматривали смеховую литературу в контексте смеховой культуры; особенности древнерусской сатиры и юмора; взаимоотношение русского и западноевропейского смеха. В данной статье мы предпримем попытку разграничить понятия «демократическая сатира», «смеховая литература», которые зачастую используются как синонимические категории.

Появление «смеховой литературы», на наш взгляд, должно быть объяснено в контексте литературного процесса XVII века, рассматриваемого нами в качестве переходного периода. С точки зрения «смеховой литературы», для этого процесса характерны упразднение средневекового культурного запрета на смех и его эмансипация в русской литературе XVII века и произошедшее в связи с этим изменение отношения к смеху, в результате чего содержание категории «комическое» претерпело сильное изменение. Можно утверждать, что до XVII века в древнерусской культуре имелось два варианта категории «комическое»: официально-сатирический и народно-амбивалентный.

Первый вид комического непосредственно был связан с дидактическим направлением официальной литературы и соответствовал целям обличения какого-либо человеческого порока, института, явления и т. д. Существование сатирических элементов в официальной литературе не нарушало запрета смеха, исходившего из того, что «Иисус Христос никогда не смеялся», и предполагало не веселый смех, а гнев и скорбь или, в лучшем случае, слабую улыбку.

Второму, народно-амбивалентному варианту комического, был присущ смех, «направленный и на самих смеющихся» [2, с.15]. По мнению М. М. Бахтина, народный смех, уходящий своими корнями в архаическое ритуальное осмеяние божества, является амбивалентным, так как в нем сочетаются взаимоисключающие начала. Такая амбивалентность выражается, прежде всего, в том образе «рождающей смерти», который столь распространен в святочных и масленичных играх древней Руси. В XVII веке основные модусы комического изменяются радикальным образом. Такое изменение обнаруживается почти во всех областях литературы того времени.

В частности, народно-амбивалентный смех, который раньше был ограничен культовыми действиями, ритуалами, праздничными играми, проник в словесность, в результате чего возникла народная смеховая литература.

Вместе с проникновением народно-амбивалентного смеха в словесность и формированием смеховой литературы наблюдается заметное распространение комического начала. Наряду с этим и в официальной религиозной литературе изменилось отношение к комическому. С одной стороны, продолжалось употребление официального вида комического. Например, в поэзии и драматургии Симеона Полоцкого сатирические образы непосредственно связаны с морализирующим осуждением общечеловеческих пороков.

С другой стороны, в барочной литературе появляется иной вид комического, существенное отличие которого заключается в ослабленной связи с дидактичностью нравоучительной литературы. В нем отсутствует или, во всяком случае, уменьшена обличительная сатирическая острота и часто граница между сатирой и юмором становится неясной, расплывчатой. Например, в стихотворениях «Дароимство» и «Пиянство» Симеона Полоцкого комические образы сближаются с юмором и усиливаются моменты забавности и потешности комического: все содержание этих стихотворений «сводится к какому-нибудь анекдоту или даже забавному каламбуру» [5, с.237].

Появление смеховой литературы обусловлено не только переходным периодом, но и взаимодействием «высокой» и «низовой» литературы. По общественной принадлежности своих авторов и читателей смеховая литература считается народной. Языковые черты, бытовые детали, изображаемые в произведениях, состояние сохранения и передачи текстов - все это свидетельствует о ее принадлежности к народной культуре. Но без учета взаимоотношения «высокой» и «низовой» литературы нельзя объяснить сущность смеховой литературы.

Смеховая литература, принадлежащая к народной культуре, отражает мировоззрение и мироощущение низшего слоя общества. Как известно, считается, что безымянные авторы смеховой литературы принадлежат к посадскому слою и низшему духовенству. Их пребывание на низшей ступени иерархической лестницы феодального общества, на его периферии позволяло им критически (иногда даже радикальным образом) относиться к современному им официальному мировоззрению. Безымянные авторы, иногда обличая и высмеивая недостатки феодального общества, иногда вызывая не столько критический, насмешливый смех, сколько игровой, шуточный, выступали как носители иного, противоположного официальному мировоззрения, создавали свою собственную картину мира, во многом связанную со стихией смеховой культуры.

С другой стороны, смеховую литературу одобряли, защищали и, более того, читали. Весьма интересная апология смеха содержится в предисловии к «Службе кабаку». По мнению автора этого предисловия, если кто видит в этом произведении кощунство, то ему не рекомендуется его читать. Наряду с этим автор сравнивает «Службу кабаку» со злом, но полезным злом. На этом основании утверждается, что данное произведение не только «не порочно», но и даже «полезно».

Все вышеперечисленное позволяет рассматривать смеховую литературу как явление, основанное на особом взаимодействии высокой, официальной культуры, с одной стороны, и низовой, народной культуры, с другой. А. Я. Гуревич, осмысливая концепцию М. М. Бахтина, утверждает, что если «карнавал предполагает перевертывание той же самой культуры», то все его инверсии «не только не игнорируют или отвергают господствующую культуру и религиозность, но, напротив, из нее исходят, в ней обретают свои закономерности и в конечном счете по-своему утверждают ее. Карнавал есть своеобразный коррелят серьезной культуры, присутствующий в нем, пронизывающий его ткань» [4, с.276-277]. Подобно этому, русская смеховая литература XVII века и нарушает, и поддерживает господствующую культуру. Как и карнавал, русская смеховая литература амбивалентна в том смысле, что она двояко относится к современной ей официальной культуре. Поэтому правильно понять смеховую литературу можно только в том случае, если исходить из гипотезы о внутреннем взаимодействии смеховой литературы и литературы официальной, не ограничиваясь разведением их в разные стороны и противопоставлением.

Как правило, в научном ракурсе смеховую литературу XVII века принято называть «демократической сатирой». Термин «демократическая сатира» и анализ данного литературного явления принадлежат, как известно, В. П. Адриановой-Перетц. Несмотря на то, что ее работы являются основополагающими в области исследования данного литературного явления, и сам термин «демократическая сатира», и подход исследователя к этому феномену являются, на наш взгляд, очень спорными.

Проблематичность ее подхода, по нашему мнению, заключается в том, что она под термином «демократическая сатира» не только понимает собственно сатиру, но и подчеркивает к тому же ее антицерковность и антифеодальность. На наш взгляд, такой подход в значительной степени обусловлен специфической общественно-политической ситуацией. Адрианова-Перетц в работе «Очерки по истории русской сатирической литературы XVII в.» сосредоточивает внимание исключительно на сатирической направленности смеховой литературы. Так, например, тема «Повести о Шемякином суде» определяется как «обличение произвола богатых и взяточничества судей» [1, с.175], тема «Азбуки о голом и небогатом человеке» обличение «произвола богатых» [1, с.177], тема «Повести о Фоме и Ереме» - «осуждение не способного к труду паразита» [1, с.1 88], тема «Лечебника на иноземцев» - «выражение недоброжелательства русского народа к иностранцам» [1, с.218] и т. д.

Такой подход к смеховой литературе в современном литературоведении представляется проблематичным. Во-первых, одна из эстетических особенностей сатиры заключается в том, что она возбуждает и оживляет воспоминание о прекрасном, оскорбляемом пошлостью, пороком, глупостью. В сатире действительность как некое несовершенство противополагается идеалу как высшей реальности. Идеал сатирика выражен негативно, выявляет себя через «антиидеал», то есть свое отсутствие, вызывающее отрицательный результат в конкретном предмете обличения. Здесь справедливо встает вопрос: действительно ли нарочитое и преувеличенное искажение действительности в смеховой литературе соответствует тому сатирическому обличению, через которое освещается противостоящий ему идеал? В самом деле, в смеховой литературе изображается картина мира особого рода, по выражению Д. С. Лихачева, «антимир».

Но, несмотря на такие черты сходства как искаженное изображение действительности в преувеличенном виде, возбуждение воспоминания о неких противоположных им идеалах, между «антимиром» смеховой литературы и «антиидеалом» сатиры имеет место существенное различие. Если изображение «антиидеала» в сатире зависит от цели утверждения положительной и лучшей действительности, то изображение «антимира» в смеховой литературе сводится к отрицанию и противоположного ему «идеального мира».

После появления работы Д. С. Лихачева и А. М Панченко «Смеховой мир Древней Руси» [6] началось употребление термина «смеховая литература» или «демократическая смеховая литература» либо наряду с термином «демократическая сатира», либо вместо него. Термин «смеховая литература» более адекватен для объяснения и изложения существенных черт данного литературного явления XVII века, в котором преобладают, на наш взгляд, не сатира или сатирические элементы, а смешное и стремление смешить читателей.

Как известно, в смеховой литературе в той или иной степени имеет место преувеличенное, искаженное изображение действительности. Но критическое отношение авторов смеховой литературы, на наш взгляд, не могло развиться до уровня «откровенной тенденциозности», которая присуща сатире, и, следовательно, сатирические элементы в ней зависят от доминанты, то есть стремления смешить читателей.

С нашей точки зрения, проблематично применение понятия «сатира», разработанного, в основном, классицизмом Нового времени, к смеховой литературе, в которой более или менее сохраняется связь с другой литературной системой, то есть древнерусской системой. В смеховой литературе не только нынешний мир, подвергнутый направленному искажению в преувеличенном виде, но и противоположный ему мир, изображаемый через него, отрицается и критикуется. Здесь авторы смеховой литературы выступают как носители чистого духа отрицания, которые смеются над всем миром, в том числе над самими собой. Таким образом, изображение мира «наготы и босоты», мира обездоленных пьяниц не зависит от цели сатирического обличения.

Сатира предполагает максимальную аксиологическую дистанцию между обличающим субъектом и обличаемым объектом. Психологическая дистанция субъекта от объекта, как правило, присуща комическому вообще. По выражению А. Бергсона, для того чтобы смеяться, нужна «кратковременная анестезия сердца» [3, с.12]. Что касается собственно сатиры, то она предполагает не столько равнодушие, сколько такие активные чувства как гнев, ненависть и т. д.

Позиция автора в сатирическом произведении определена именно этой специфичностью сатиры. В данном случае сатирический смех представляет собой, прежде всего, выражение превосходства сатирика над объектом обличения. В сатире автор выступает как носитель идеала, с позиции которого он осуждает и обличает отрицательную действительность. Без уверенности в своей справедливости, в своем моральном превосходстве над отрицательной действительностью, по нашему убеждению, невозможна сатирическая острота. Древнерусские сатирические произведения имеют особую смеховую природу. Смех направлен не на других, а на себя и на ситуацию, создающуюся внутри самого произведения.

Из вышесказанного вытекает, что понятие «демократическая сатира» неадекватно выражает черты смеховой литературы, а понятие «сатира» не может объяснить особенности комического начала в данной литературе. Смеховой литературе чужды и «антиидеал», и субъективность, которые являются предпосылкой сатиры. Проблемы специфичности комического начала в смеховой литературе являются более сложными. Понятие «комического», понимаемое в духе Нового времени и разработанное эстетиками и литературоведами этого времени, особенно в классицизме, на наш взгляд, не может объяснить особенности комического начала смеховой литературы, в которой сохраняется связь с традиционной древнерусской культурой.

Особенность подхода Д. С. Лихачева и А. М. Панченко к исследованию смеховой литературы заключается, главным образом, в том, что они видят в ней «древнерусский смех», который принадлежит к типу смеха средневекового: древнерусский «дурацкий смех», по всей видимости, родствен смеху средневековой Европы. Осмеивался не только объект, но и субъект повествования, ирония превращалась в автоиронию, она распространялась и на читателей, и на автора, смех был направлен на самого смеющегося.

Таким образом, говоря о комическом в средневековой русской литературе, на наш взгляд, следует употреблять термин «смеховая литература», поскольку она, если и содержит элемент сатиры, то он имеет амбивалентный характер. Сатирическая же литература - это в большей степени феномен литературы Нового времени. Подобная дефиниция «сатирической» и «смеховой» литературы позволит нам в дальнейшем провести анализ комического в украинской барочной литературе, которая, сохраняя национальные комические традиции, в то же время была восприимчива к процессам, происходящим в западноевропейской литературе.

Бібліографічні посилання

1. Андрианова-Перетц В. П. Очерки по истории русской сатирической литературы XVII в. - М.; Л., 1937.

2. Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. - М., 1965.

3. Бергсон А. Смех. - М., 1992.

4. Гуревич А. Я. Проблема средневековой народной культуры. - М., 1981.

5. Еремин И. П. Симеон Полоцкий - поэт и драматург // Симеон Полоцкий. - М.; Л., 1953.

6. Лихачев Д. С. Смех в древней Руси / Д. С. Лихачев, А. М. Панченко, Н. В. Понырко. - Л., 1984.