С. С. Минчик
м. Сімферополь

Аналізується світобачення О. С. Грибоєдова на підстаів листів, написаних драматургом в Україні у 1825 році.

Покидая Феодосию, Александр Сергеевич Грибоедов признавался: «.Я с некоторых пор мрачен до крайности. Пора умереть! Не знаю, отчего это так долго тянется. Тоска неизвестная» [2, с.520-521]. И еще: «.Чем мне избавить себя от сумасшествия или пистолета, а я чувствую, что то или другое у меня впереди» [2, с.521]. Разумеется, такие строки и то душевное состояние Грибо-едова, которое они отражали в канун его поездки на Кавказ, просто не могли не привлечь внимания ученых. В разное время эти фрагменты из письма драматурга к его другу и бывшему сослуживцу Степану Никитичу Бегичеву (от 12 сентября 1825 года) комментировали, помимо прочих, такие авторы как А. Веселовский, П. Дегтярев, Д. Киреев, В. Мещеряков, М. Нечкина, И. Петрова, Е. Петухов, Н. Пиксанов,

А. Скабичевский, В. Филоненко и Е. Цимбаева.

Вот почему и количество мнений о том, что же так сильно повлияло на душевное состояние поэта во время его поездки по Югу, оказалось весьма значительным. Вместе с тем, детальный анализ этих версий указывает на то, что ни одна из них почти не подтверждается источниками. Причина этому - в нецелостном, бессистемном толковании, в первую очередь, писем

А. Грибоедова к С. Бегичеву (которые были отправлены из Украины 9 и 12 сентября 1825 года), сведенном к выборочному комментарию лишь некоторых, отдельных фрагментов. И это при том, что поиск ответа на вопрос, чем же был опечален будущий классик в канун своего отъезда на Кавказ, нуждается в самой тщательной работе именно с данными текстами - главными свидетельствами его крымских тревог.

Так, без должного внимания в науке остаются и следующие строчки из письма Грибоедова от 9 сентября, где говорится о его возвращении на службу, в Грузию: «Отчего я туда пускаюсь что-то скрепя сердце? Увидишь, что мне там несдобровать, надо мною носятся какие-то тяжелые пары Кюхельбекеровой атмосферы, те, которые его отовсюду выживали, и присунули наконец к печатному станку Греча и Булгарина» [2, с.518]. Совершенно очевидно, что эта причудливая фраза как-то связана с настроением, в котором поэт уезжал из Крыма. Но какой смысл он вкладывал в нее и как она соотносится с его ипохондрией, истинная природа которой до сих пор не известна ученым? Цель предлагаемой статьи как раз и заключена в том, чтоб ответить на этот актуальный вопрос, а ее задачи сведены к анализу научной литературы и ряда других источников, не использовавшихся ранее в связи с толкованием данного текста. Результаты исследования имеют вполне конкретную значимость для решения проблемы «А. С. Грибоедов и Украина» как одного из ключевых аспектов научной биографии классика. В их сути, аргументации, а также в постановке цели и задач всей работы видится ее безусловная новизна.

А. С. Грибоедов и В. К. Кюхельбекер сошлись в 1821 году [1, с.400], во время совместной службы в штабе генерала А. П. Ермолова, на Кавказе. В скором времени их тесное общение переросло «в творческую дружбу, а со стороны Кюхельбекера и в поклонение, длящееся всю жизнь» [6, с.XXVIII]. С другой стороны, Вильгельм Карлович Кюхельбекер, как явствует с его же собственных слов, видел, как создается «Горе от ума», и даже был первым, кому драматург «читал каждое отдельное явление непосредственно после того, как оно было написано» [1, с.259]. Таким образом, следует заключить, что оба поэта очень близко знали друг друга, и степень их взаимного доверия, видимо, действительно была крайне высока. Вот почему

А. С. Грибоедов, несомненно, лучше других представлял, что же такое кюхельбекерова «атмосфера» и каковы ее «пары» (несмотря на то, что должен был догадываться об этом и С. Н. Бегичев, который тоже знал эту яркую личность). А значит, и его метафора из письма к товарищу за 9 сентября в данном случае наполнена самым конкретным смыслом и большим пониманием дела.

Работа с литературой о жизни и творчестве декабриста указывает на то, что подобного рода эпизодов, которые предшествовали сентябрю 1825 года (то есть тому времени, когда Грибоедов писал о них), в его биографии встречается немало. Так, с 1820 по 1822 год литератор буквально скитается по миру, скрываясь от конфликтов с властями: сначала он спешно отправляется за границу, потом так же спешно возвращается - чтобы вскоре удалиться на Кавказ, а оттуда - меньше, чем через год - в имение сестры, на Смоленщину. С 1822 года количество его переездов заметно сокращается, но жизнь не становится легче: ввиду отсутствия денег скандальный поэт опять не может заняться любимым творчеством и сыграть долгожданной свадьбы. В итоге весной 1825 года он попадает в редакцию журнала «Сын Отечества», издатели которого - Н. И. Греч и Ф. В. Булгарин - просто заваливают его тяжелой работой [3, с.9-16].

Из этого следует, что «пары Кюхельбекеровой атмосферы» отличаются целым набором жизненных трудностей, когда на смену гонениям приходит нужда. Какие же из них имел в виду Грибоедов и почему соотносил их со своим тяжелым предчувствием от предстоящей дороги на Кавказ? Ведь фраза о «парах» в тексте рассмотренного письма следует непосредственно после уверенности в том, что ему «несдобровать» на службе! Более того, данные высказывания формально объединены в одно предложение, а значит, не отделимы друг от друга и в подсознании самого автора. Почему?

Как уже отмечалось, Вильгельм Кюхельбекер оставил свою службу на Кавказе вынужденно. Известно, что 26 апреля 1822 года он «подает официальное прошение об увольнении» [6, с.ХХХ], а спустя три дня Алексей Петрович Ермолов отправляет в столицу рапорт о том, что будущий декабрист, «не прослужив положенного годового термина, уволен от продолжения здесь службы по болезненным припадкам» [6, с.ХХХ]. Более того, Кюхельбекеру выдается увольнительный аттестат с такими формулировками, которые делали б почти невозможными все его «дальнейшие попытки государственной службы» [6, с.ХХХ]. Что же заставило прославленного генерала Ермолова, известного в либеральных кругах своим воистину демократичным отношением к сослуживцам [5, с.228- 230], пойти на такой бескомпромиссный шаг?

Анализ первоисточников и специальной литературы действительно указывает, что мотивация, которая была названа в рапорте, имела свои основания. Известно, например, что еще с детства Вильгельм Кюхельбекер страдал от глухоты (следствия болезни, которую будущий поэт и декабрист перенес в 1807 году). Именно этот недуг, как считали родные, и мог привести к тому, что «болезненные припадки вспыльчивости» [6, с.VII] оказались бессменными спутниками его жизни, в том числе - и на Востоке. Так, уже в послании к своей родной сестре, Ю. К. Глинка (от 18 декабря 1821 года), Кюхельбекер сообщает: «Мое здоровие приметно поправляется» [6, с.XXVII]. Грибоедова тоже интересует его состояние: «Из последнего [письма - С.М. ], от 22-го августа, вижу, что у тебя опять голова кругом пошла» [2, с.484], - пишет классик накануне своего отпуска.

Между тем, предполагается, что истинной причиной, которая заставила

В. К. Кюхельбекера покинуть Грузию, все же стала его дуэль с одним из местных чиновников, Н. Н. Похвисневым. Более того, принято считать, что сам Николай Николаевич Похвиснев был «дальним родственником Ермолова» [3, с.14], - и если это действительно так, то понятно, почему генерал уволил будущего декабриста с таким «неудобным» для его карьеры аттестатом.

Но и это еще не все. Н. Н. Муравьев, служивший в те годы в штабе генерала А. П. Ермолова в чине полковника, вспоминал об апрельских событиях 1822 года так: «Грибоедов причиною всего, и Кюхельбекер действовал по его советам» [1, с.51]. Детали этого важного инцидента до сих пор остаются не выясненными. Весьма туманно пишет о нем и сам Муравьев: «На днях они поссорились у Алексея Петровича, и как Похвиснев не соглашался выйти с ним на поединок, то он ему дал две пощечины. Алексей Петрович, узнавши о сем, очень сердился, сказав, что Кюхельбекера непременно отправит отсюда в Россию, а между тем велел, чтобы они подрались» [1, с.51]. Из этих заметок явствует, что генерал А. П. Ермолов не запретил дуэли (наоборот, даже ускорил ее), но свое обещание - избавиться от нерадивого сослуживца - все же сдержал.

Из-за скандала в Тифлисе будущий декабрист так и не смог хорошо устроиться. Это подтверждал и Егор Антонович Энгельгардт (бывший директор лицея в Царском Селе, где воспитывался В. К. Кюхельбекер) в одном из своих писем к нему: «...Происшествие у Ермолова и удаление от него не в твою пользу» [3, с.15]. Определенную ясность в этой связи приобретает и словосочетание «пары Кюхельбекеровой атмосферы», которое Грибоедов использовал в письме к С. Бегичеву от 9 сентября 1825 года. Теперь понятно, что здесь он подразумевал именно те внезапные припадки вспыльчивости (но никак не безденежье и, тем более, не политическую активность) которые всю жизнь преследовали его друга Вильгельма и толкали на постоянные конфликты с окружающими (в столицах, заграницей, на Кавказе), лишали достойной работы и «присунули наконец к печатному станку Греча и Булгарина [2, с.518].

Какие же последствия рассмотренная дуэль могла иметь для драматурга? Ответ на этот вопрос (так же, как и роль поэта в данном эпизоде) на сегодня остается не выясненным - но то, что эти последствия были (причем были вполне конкретными), не может вызывать никаких сомнений. И, прежде всего, потому, что здесь же, в Грузии, буквально через пару дней после своего приезда из Москвы, будущий классик уже был замешан в одном поединке - на этот раз, непосредственно, в качестве дуэлянта.

Подробности данного инцидента хорошо известны по запискам все того же Николая Николаевича Муравьева, который был секундантом Александра Ивановича Якубовича - другого участника дуэли. Известно, что 23 октября 1818 года Грибоедов и Якубович вышли к барьеру потому, что должны были сделать это еще раньше, 12 ноября 1817 года, на так называемом «двойном» поединке, где помимо них стрелялись также

В. В. Шереметев и А. П. Завадовский - два близких приятеля драматурга. И лишь трагический его исход (смертельное ранение Василия Васильевича Шереметева и возникшее за ним разбирательство по этому делу) заставил обоих отложить свои намерения - вплоть до приезда будущего классика в Тифлис, куда уже был сослан Якубович за свою причастность к данному эпизоду [1, с.41-44].

Материалы следствия по этому факту указывают, что самой дуэли точно не случилось бы без явного участия А. С. Грибоедова [1, с.268-271]. Но и это далеко не все: современники намекали уже на то, что поэт был как- то виновен еще и в гибели В. В. Шереметева - не опосредованно, а прямо, ввиду каких-то причин, связанных с ходом самого поединка [1, с.353; 5, с.210]. Как бы в подтверждение этому друзья литератора вспоминали, что трагедия 1817 года очень сильно повлияла на драматурга: из-за нее он решил покинуть свет и уединиться на Востоке уже в следующем году [1, с.27, 265]. Однако «удаление» от столиц, как видно, не дало ему желанного покоя: по приезде на Кавказ он оказался замешанным еще в нескольких похожих эпизодах.

Итак: ноябрь 1817-го, октябрь 1818-го и апрель 1822 года, - три поединка меньше чем за пять лет. В каждом из них степень участия

Грибоедова была разной, но все из них, если верить источникам, провоцировал именно он. В первом еще молодой поэт теряет друга, во втором сам получает ранение (выстрел Якубовича попадает ему в руку), в последнем - уже рискует жизнью товарища. Известно, что «много позже Кюхельбекер в официальном письме Бенкендорфу будет ссылаться на „рану пулею в левое плечо“ - возможно, полученную на этой дуэли» [3, с.14]. Совершенно очевидно, что ничье душевное состояние в таких условиях никак не могло остаться спокойным.

В постоянном напряжении держала всех обстановка на Кавказе. Тяготы полувоенного быта, с которыми столкнулась здесь русская миссия, приносила все новые и новые известия о чьей-либо смерти. Известия, которые просто не могли не погружать Грибоедова в самые неприятные воспоминания - от которых он, собственно, и бежал из столицы. Так, в недатированном письме к В. К. Кюхельбекеру (за октябрь 1822 либо январь

1823 года) поэт с горечью называет целый ряд своих друзей и сослуживцев (всего - пять фамилий [2, с.485-486]), чья жизнь оборвалась ввиду этих причин. «Кого еще скосит смерть из приятелей и знакомых?» [2, с.486], - в отчаянии пишет он дальше.

Совершенно очевидно, что будущий классик просто не мог находиться в той среде, где смерть была обычным явлением. Вот почему в записке к уже упомянутому Н. Н. Похвисневу (за май 1822 либо февраль 1823 года) он жаловался: «Я умираю от ипохондрии» [2, с.490], - а говоря о Кюхельбекере в письме к его родной сестре, Юстине Карловне (26 января 1823 года), даже признавался: «Предполагаю, что теперь он вместе с вами (в деревне, в Смоленской губернии), окруженный любезными родственниками. Кто бы сказал полгода назад, что я буду ему завидовать, вплоть до неблагосклонной звезды его» [2, с.487]. Вот почему в сентябре 1825-го, в Крыму, он не только утверждал, что едет на Восток, «скрепя сердце» [2, с.518], но даже писал: «Увидишь, что мне там несдобровать» [2, с.518].

Видимо, «кавказская» атмосфера не просто тяготила будущего классика - похоже, что она вызывала в нем почти такие же болезненные эмоции, которые «отовсюду выживали» [2, с.518] В. К. Кюхельбекера. Подтверждением этого важного заключения следует считать то, что Грибоедов написал своему другу Вильгельму 27 ноября 1825 года. Вот фраза из первого абзаца: «Даже старик наш (А.П. Ермолов - С. М.), несмотря на прежнюю вашу ссору, расспрашивал о тебе с большим участием» [2, с.522]. А вот как заканчивается второй абзац этого текста (в той его части, которая посвящена рассказу о генерале): «.Русская, мудрая голова. По долговременной отлучке я ему еще лучше узнал цену. Это не помешает мне когда-нибудь с ним рассориться» [2, с.523].

Интересно, что в этом же самом тексте литератор описывает кровавую сцену из своей кавказской жизни, связанную с арестом одного из местных князей. Грибоедов был ее очевидцем: «.Уже месяц, как она происходила, но у меня из головы не выходит» [2, с.524], - писал он Кюхельбекеру. Нет ничего удивительного и в том, что в это время к поэту снова возвращаются его тревоги: «.Теперь я тот же, что в Феодосии, не знаю, чего хочу, и удовлетворить меня трудно» [2, с.525], - жалуется он Бегичеву 7 декабря 1825 года. Это подтверждает, что Грибоедов не ошибся в своих предчувствиях в Крыму: та безрадостная обстановка, которая так угнетала его с 1818 по 1823 год, за время его поездок по стране ничуть не изменилась.

Важно отметить, что именно в письмах к В. К. Кюхельбекеру (на сегодня известно всего о двух таких текстах) поэт говорит о смерти и связанной с ней атмосферой системно - то есть так, как будто бы эти проблемы уже были когда-то предметом их откровенных бесед. Известно, например, что болезненные припадки, которые тревожили будущего декабриста (и, как уже заявлялось, прямо сказывались на его отношениях с окружающими), были также причиной его внутренних, душевных тревог. Вот что вспоминал о нем Е. А. Энгельгардт: «Он часто впадает в задумчивость и меланхолию, подвергается мучениям совести и подозрительности.» [4, с.708]. Не исключено, что подобные эмоции в некоторой степени могли быть свойственны и А. С. Грибоедову: ведь он тоже глубоко переживал (из-за драмы 1817 года). Отсюда - и мучения совести, и его ипохондрия, и мысли о сумасшествии и самоубийстве (которые поэт высказал в письме от 12 сентября 1825 года - так же, как мог высказывать и ранее). Ведь в Феодосии он признавался: «.Со мною повторилась та ипохондрия, которая выгнала меня из Грузии» [2, с.521], - что свидетельствует об одном: крымские тревоги литератора были родственны его „грузинским^ ощущениям. А это значит, что Грибоедову и Кюхельбекеру действительно было о чем поговорить: оба оказались на Востоке вынужденно (первый бежал сюда от себя, второй - от возможных проблем с полицией) и оба находились во власти похожих чувств.

Как спасался от таких настроений будущий декабрист? Е. А. Энгельгардт писал: «.Только увлеченный каким-нибудь обширным планом выходит (он, В. К. Кюхельбекер - С. М.) из этого болезненного состояния» [4, с.708]. Похоже, что таким же способом мог выходить из него и А. С. Грибоедов. В письме из Симферополя (от 9 сентября) он уверял, что пробовал взяться за перо, но безуспешно: «.Результат нуль. Ничего не написал. Не знаю, не слишком ли я от себя требую?» [2, с.517]. Не по этой ли причине «грузинская» тоска, которая овладела им в Крыму, повторилась, по его же собственным словам, «в такой усиленной степени, как еще никогда не бывало» [2, с.521]? Ведь в Грузии, где состояние поэта было похожим, его творческие опыты (работа над «Горе от ума») все же были плодотворными - а значит, и сила душевных переживаний не могла быть такой же острой, как в Украине, которую он покидал «ни с чем»!

Ввиду изложенного следует заключить, что, возвращаясь к месту своей службы в сентябре 1825 года, А. С. Грибоедов вспомнил В. К. Кюхельбекера неслучайно. Атмосфера, которая окружала поэта на Кавказе, не давала ему забыть о «двойном» поединке 1817 года и той роли, которую будущий классик сыграл в его трагическом финале - притом, что именно здесь, в удалении от столиц, он и рассчитывал скрыться от чувства собственной вины. И лишь общение с внезапно оказавшимся в этих краях Вильгельмом Кюхельбекером дало ему душевный покой, которого так не хватало поэту на Востоке. Личность последнего была особенно близка Александру Грибоедову: он так же глубоко страдал и так же, как будущий декабрист, «лечил» свою душу творчеством. Но спешный отъезд близкого друга (тоже связанный с дуэлью) обостряет в драматурге его воспоминания. Вот почему, приближаясь к месту службы, он не только думает о безрадостной обстановке, которая ждет его там, но даже видит в самом себе Кюхельбекера - с его болезненной натурой и несчастной судьбой.

Бібліографічні посилання

1. А. С.Грибоедов в воспоминаниях современников / Вступ. ст., сост. и подгот. текста С. А. Фомичева; Коммент. П. С. Краснова, С. А. Фомичева. - М., 1980. - 448 с. - (Сер. лит. мемуаров / Под общ. ред. В. Э. Вацуро и др.).

2. Грибоедов А. С. Сочинения / Вступ. ст., коммент., состав. и подготовка текста С. А. Фомичева. - М., 1988. - 751 с.

3. Королева Н. В. К. Кюхельбекер // Кюхельбекер В. К. Избранные произведения. В 2 т. Т. 1. - М.; Л., 1967. - С.5-61.

4. Кубасов И. [Кюхельбекер В. К.] // Русский биографический словарь. Т. «Кнаппе - Кюхельбекер». - СПб., 1903. - С. 705-708.

5. Нечкина М. В. А. С. Грибоедов и декабристы. - М., 1977. - 735 с.

6. Тынянов Ю. В. К. Кюхельбекер // В. К. Кюхельбекер Сочинения. В 2 т. / Вступ. ст., ред. и прим. Ю. Тынянова. Т. 1. Лирика и поэмы. - Л., 1939. - С. I-ЬХХХ.