Т. В. Дмитренко
г. Горловка

З´ясовуються причини людської відчуженості кінця XIX-початку ХХ століття, доводиться, що Л. Андрєєв не є «темним» автором, який бачить усе з пессимістичної точки зору, а розкриває істинну сутність «маленької» людини.

Конец XIX-начало XX века в развитии русской литературы общественной и художественной жизни - это время смены исторических эпох. Россия к началу века стала центром мирового революционного движения. События, происходившие в стране, приобретали всемирно историческое значение. Художественная литература выразила общественные, этические и эстетические идеалы людей в революционной прозе, прежде всего в творчестве Л. Андреева. Одной из главных тем его творчества является «трагедия маленького человека», его отречение от самого себя и отчуждение от окружающего мира.

Детальное изучение этой проблемы с современной и объективной точки зрения является весьма актуальным, так как это дает возможность полнее увидеть и проанализировать «картину мира и восприятия» того времени. Исследованием проблематики творчества Л. Андреева занималось достаточно много литературоведов и критиков - Л. А. Иезуитова, В. И. Беззубов, Ю. В. Бабичева и многие другие. Но проблема омертвления души, как и смерти, в творчестве автора не была исследована, и поэтому обращение к данному вопросу является актуальным для современного литературоведения.

Задачей данной статьи является анализ и, как следствие, доказательство омертвления души «маленького человека» в связи с его самоотречением от себя и мира. Как уже упоминалось, Андреев является одним из тех писателей, которых волновала судьба обычных людей, живших в переломную эпоху. Творчество Андреева носило ярко выраженный антибуржуазный и антимещанский характер. Духовная бедность «малого» человека связывалась автором с разобщенностью людей, с их равнодушием к большой жизни страны. Человек все более превращался в «безликую единицу столь же безликих множеств». Андреев ищет причины этого ужасающего безличия и приходит к выводу, что отчуждение и духовная бедность человека порождены не только социальным неравенством, а и материальной нуждой. Автор считал, что это было следствием ненормальности современного общества в целом.

Рассказ «Большой шлем» (1899) свидетельствует о разобщенности и бездушии вполне «благополучных» людей, наивысшим наслаждением которых была игра в винт во все времена года. Один из героев, Масленников, для завязания хоть какой-нибудь беседы, время от времени зачитывал прогноз погоды или рассказывал, что происходило в мире, на что всегда получал один и тот же сухой ответ - «читали уже» или ответа не было вовсе. Уже из этой, на первый взгляд, несущественной детали видно, что так называемые «друзья» не имели практически ничего общего, кроме игры в винт. Незаинтересованность в личном мнении друг друга, в том, что происходит вокруг, постепенно превращала их в бездушных, деградирующих личностей.

Герои рассказа, трое мужчин и одна женщина, жили в своем собственном мире, где главную роль играли карты, ставшие смыслом их ничтожного существования. Каждый персонаж, безусловно, имеет имя, но герои настолько безлики, что автор начинает именовать их столь же безликим «они». «Они играли в винт три раза в неделю», «И они сели играть» [1, c.148]. Андреев представляет героев «серой массой», из которой абсолютно никто не выделялся. Играли три раза в неделю: по вторникам, четвергам и субботам, а воскресенье, которое было очень удобно для игры, «пришлось оставить на долю всяким случайностям: приходу посторонних и театру» [1, c.148]. Тех людей, которые иногда навещали главных героев, автор именует «посторонними» не потому, что они действительно таковыми были, а потому, что главные персонажи испытывали лишь отчуждение друг к другу. Игра продолжалась на протяжении шести лет, за которые игроки должны были не только хорошо друг друга знать, а и стать лучшими друзьями. Но случилось так, что по прошествии стольких лет они так ничего и не узнали друг о друге. Знали только, что у хозяйки дома, Евпраксии Васильевны, в молодости был роман со студентом. Но почему она не вышла за него замуж, не помнила даже она.

Единственный женский образ рассказа автор изображает не просто старой девой, а обезличенным персонажем. Женщина, не помнившая причину своего незамужества после единственного в своей жизни романа, не может претендовать на то, чтобы хоть кто-то считал ее достойным субъектом общества. Настоящая женщина, как никто другой, будет хранить в памяти каждую минуту, проведенную с любимым человеком, и уж, конечно, никогда не забудет причины разрыва отношений. Героиня духовно пуста, но отсутствие духовных ценностей ее абсолютно не смущает. Бесцельно прожитая жизнь не кажется ей пустой, ведь есть игра в винт, где она сливается воедино с картами, которые наполняют ее духовную пустоту. Даже когда Николай Дмитриевич, один из игроков, опаздывал, он всегда извинялся и говорил: «Как много гуляющих на бульваре. Так и идут, так и идут.» [1, c.149]. Героиня, как хозяйка дома, считала себя «обязанной не замечать странностей своих гостей». Ее реплика была всегда одной и той же: «Да, вероятно, - погода хорошая. Но не начать ли нам?» [1, c.149]. Она даже не знала, какой была погода. Ее предположение, что она хорошая, сводилось к тому, что на улице, по словам одного из игроков, было много гуляющих. Нежелание просто выйти на улицу еще раз доказывает ее духовную пустоту.

Евпраксия Васильевна, как и ее брат, не нуждается в деньгах, но она не понимает игры не на деньги, и поэтому, выигрывая любую ничтожную сумму, «она откладывала эти деньги отдельно, в копилку, и они казались ей гораздо важнее и дороже, чем те крупные кредитки, которые приходилось ей платить за дорогую квартиру и выдавать на хозяйство». Андреев подчеркивает, что выигрыш для хозяйки дома стал смыслом жизни (как и шинель для гоголевского Башмачкина).

Полное отсутствие информации о личной жизни друг друга приводит к тому, что после смерти одного из них оказалось, что герои даже не знали его адреса. А о существовании взрослого сына, как и о болезни Масленникова грудной жабой, с большим удивлением узнали только накануне его внезапной смерти. Уже современные критики и писатели приходили к выводу, что Андреев в этом рассказе ведет речь не только о пошлой жизни пошлых людей, «но и о тех роковых силах, которые жестоко и насмешливо распоряжаются человеческой судьбой». И лишь на одно мгновение один из игроков после смерти Масленникова подумал: «Бесплодно и напрасно жил человек, всю жизнь лелеявший мечту о том, чтобы сыграть в большой шлем. И его партнер плакал от жалости к тому, кто никогда уже не мог узнать об осуществлении своей мечты, и от жалости к себе, ко всем, так как то же «страшно и бессмысленно жестокое» будет и с ними, и со всеми» [1, c.153]. Герой плакал и сожалел не о человеке, с которым играл много лет подряд, а всего лишь о том, что Масленников был так близко от выигрыша, своей заветной мечты, но так и не узнал о большом шлеме. И сразу же возникает вопрос, а что бы случилось, если бы Масленников остался жив и узнал о реализации своей заветной мечты? Изменилась бы каким-нибудь образом его жизнь? Изменились бы духовные ценности? Конечно же, нет. Выигрыш ни коим образом не повлиял бы на бессмысленное существование героя. Как и шесть лет подряд до этого, они бы продолжали играть и впустую тратить самое бесценное - жизнь.

Самым ярким символом «той роковой силы, которая распоряжается героями», были карты. Андреев указывает, что «карты давно уже потеряли в глазах героев значение бездушной материи, и каждая масть, а в масти каждая карта в отдельности, была строго индивидуальна и жила своей обособленной жизнью». Становится ясно, что «жили» карты, а не игроки. Это игроки превращались в бездушную материю, а карты руководили их жизнями, становились правителями и распорядителями их судеб, а самое главное - смыслом их пустой жизни. «Масти были любимые и нелюбимые, счастливые и несчастливые. Карты комбинировались бесконечно разнообразно, и разнообразие это не поддавалось ни анализу, ни правилам, но было в то же время закономерно. И в закономерности этой заключалась жизнь карт, особая от жизни игравших в них людей. Люди хотели и добивались от них своего, а карты делали свое, как будто они имели свою волю, свои вкусы, симпатии и капризы.

К Николаю Дмитриевичу ходили одинаково все масти, и ни одна не оставалась надолго, и все карты имели такой вид, как постояльцы в гостинице, которые приезжают и уезжают, равнодушные к тому месту, где им пришлось провести несколько дней. Иногда несколько вечеров подряд к нему ходили одни двойки и тройки и имели при этом дерзкий и насмешливый вид» [1, c.150]. Согласно автору, душа есть не у героев, а у карт. Игроки были безлики, да и кому какое дело, как выглядят главные герои. Ведь постепенно и незаметно главными образами рассказа становятся именно карты, и игроки превращаются в масти, которые они так не любили. Масленников был уверен, что ему не удается получить большой шлем, только потому, «что карты знают о его желании и нарочно не идут к нему, чтобы позлить» [1, c.150]. Обладая такой властью над человеком, карты представляют собой определенный вектор, который движется только в том направлении, в котором удобно им.

«И он притворялся, что ему совершенно безразлично, какая игра у него будет, и старался подольше не раскрывать прикупа. Очень редко удавалось ему таким образом обмануть карты; обыкновенно они догадывались, и, когда он раскрывал прикуп, оттуда смеялись три шестерки и хмуро улыбался пиковый король, которого они затащили для компании» [1, c.151]. Символичными являются эти три шестерки, которые, согласно христианской традиции, являются числом сатаны. Да и пиковый король, как хозяин всего нечистого, является тем противником, против которого играл Масленников. В рассказе улавливается религиозный смысл и явное указание на то, что герои, скорее всего, были атеистами, на что, в первую очередь указывает игра в карты, не допустимая церковью.

Масленников был слеп ко всем знакам, которые ему «давали» карты. «Один Николай Дмитриевич никак не мог примириться с прихотливым правом карт, их насмешливостью и непостоянством. Ложась спать, он думал о том, как он сыграет в большой шлем в бескозырях... вот приходит один туз и еще. Но когда, полный надежды он, садился играть, проклятые шестерки опять скалили свои широкие белые зубы» [1, c.151]. Эти постоянные три шестерки явно указывали на опасность, грозившую Масленникову, они каким-то образом пытались «защитить» его, но разве может неверующий человек обращать внимание на такие мелочи, да и зачем, если цель поставлена и ее надо достичь любым путем.

Многие критики сходятся в одном мнении, что никто из писателей до Андреева не утончал так своих линий и красок, ни у кого из них образы не принимали такую тонкую оболочку, не сливались так до потери разграничения между внутренним своим миром и внешним выражением его, как в творчестве Андреева. В «Большом шлеме», как и в других рассказах Андреева, нельзя не заметить сугубую лаконичность в воспроизведении предыстории персонажей, а также отсутствие развернутых, детализированных объективно-нейтральных изображений социальной действительности.

В начале рассказа автор предпочитает познакомить читателя с чувствами, настроениями и переживаниями своего героя, а также с тем, как относятся к нему окружающие, и лишь потом, да и то не всегда, сообщает детали его внешнего облика и какие-то штрихи его биографии. Внутренний мир персонажа, который зачастую является автобиографичным, важен для автора настолько, насколько важна для него сама жизнь. Именно внутренние качества человека способны до мелочей передать его сущность. И для Андреева совершенно неважно, состоятелен ли герой, или беден как церковная мышь, а важно то, чем он живет и дышит - любовью или жаждой мести за предательство или несправедливость; всепрощаемостью или осуждением.

Ближайший друг и критик Андреева, Максим Горький, прочитав «Большой шлем», заметил, что автор в своем рассказе «стремился сопоставить жизнь и смерть». В этом «сопоставлении» нельзя не увидеть перекличку с повестью Л. Н. Толстого «Смерть Ивана Ильича» (герой которой, кстати сказать, весь свой досуг отдавал игре в карты и относился к этому более чем серьезно). Жизнь героев Андреева такая же «обыкновенная» и «ужасная», как и жизнь толстовского персонажа, а смерть для них - такое событие, которое заставляет по-новому, более широко и осмысленно взглянуть и на себя, и на все окружающее. Но Андреев и в этом своем рассказе не считает нужным входить в подробности описания личной и деловой биографии своих персонажей. Течение жизни героев и более чем равнодушное отношение их ко всему, что не имело касательства к игре, он стремится передать в одной фразе. Она неоднократно повторяется в произведении и, несомненно, является своеобразным ключом к пониманию общего замысла художника: «Так играли они лето и зиму, весну и осень. Дряхлый мир покорно нес тяжелое ярмо бесконечного существования и то краснел от крови, то обливался слезами, оглашая свой путь в пространстве стонами больных, голодных и обиженных» [1, c.148].

Тему рока и роковых обстоятельств в судьбе человека Андреев уже в первых своих рассказах начал разрабатывать более детально и углубленно, чем его предшественники. В анализируемом «Большом шлеме» - это все то, что связано с «видимыми» проявлениями загадочно-мистической фатальности в жизни-игре героев. Чуткий к новым веяниям в литературе, В. Г. Короленко писал в 1904 году: «Уже в некоторых из предыдущих рассказов молодого автора чувствуется легкое веяние мистики: припомните хотя бы превосходный и проникнутый глубоким юмором рассказ «Большой шлем», в котором, однако, в случайной игре карточных комбинаций как бы чувствуется чья-то таинственная сознательность, насмешливая и злая [2, c.123]».

Эта «таинственная сознательность», которая управляет «случайной игрой карточных комбинаций», особо подчеркнута в рассказе. Андреев тем самым хочет сказать, что и в жизни человека господствует слепой случай, что его судьба управляется «чьей-то таинственной» волей, с которой нельзя не считаться, и логику и нелогичность проявления которой невозможно предвидеть, понять и объяснить. Несмотря на зловещие знаки «чьей-то таинственной» воли, Масленников упорно стремится к осуществлению своей мечты. И в этом стремлении он бросает, пусть и очень робкий, вызов судьбе, тому роковому сцеплению обстоятельств, которые приведут его к гибели за несколько мгновений до того, как эта мечта стала реальностью. В отличие от толстовского Ивана Ильича Масленников даже не догадывается о своей близкой кончине. В противном случае и он, подобно Ивану Ильичу, возможно, обратился бы к высшей силе, к Нему, с протестующим вопросом: «Зачем ты все это сделал?».

Особенностью рассказа является отсутствие динамики сюжета. Здесь все сфокусировано в одной точке, сведено к описанию одного простейшего, из года в год повторяющегося «действия» - карточной игры, безобидного, пустячного развлечения, по отношению к которому все остальное оказывается лишь

фоном. И этот «фон» - сама жизнь, глухо шумящая за окном, отдаленная, чужая и только изредка сюда врывающаяся. В центре композиции - фиксация обстановки, в которой проходит игра, отношение к ней ее участников, героев рассказа, как к некоему серьезному, поглощающему их занятию, даже некоему торжественному ритуалу: «. В комнате царила необходимая для занятий тишина ... И они начинали. Высокая комната, уничтожавшая звук своей мягкой мебелью и портьерами, становилась совсем глухой. Горничная неслышно двигалась по пушистому ковру.» [1, c.149].

Здесь почти не слышно человеческой речи, разговоров: они отвлекают! Николай Андреевич, который любит поговорить о погоде, слывет в этой компании «легкомысленным и неисправимым человеком». Все, что вне игры, читателю почти неизвестно, и это, конечно, осознанный и последовательно акцентируемый автором прием. Ничего не говоря об их службе, о положении в обществе, о семьях, за исключением кратких сведений о хозяевах квартиры (одинокие брат и сестра, вдовец и старая дева), ремарок, возникающих все в той же прямой связи с игрой, мотивирующих выбор места сбора игроков.

Своеобразны в рассказе художественное время и способы, каким оно вводится в повествование. Изображенная здесь глухая, тихая комната словно непроницаема для времени, для волнений извне. Но время большого мира однажды все-таки прорывается сюда: напомнит героям о себе делом Дрейфуса. Самое выразительное - как это происходит. «Одно время Масленников сильно обеспокоил своих партнеров. Каждый раз, приходя, он начал говорить одну или две фразы о Дрейфусе. Первым опомнился Яков Иванович и указал на стол: Но не пора ли?» [1, c.148]. Разговоры о Дрейфусе

- лишь предисловие к главному событию, к винту. И нет движения, изменений в жизни действующих лиц «Большого шлема» за время их длительных встреч, или изменений здесь не замечают. Исчезновение из поля зрения кого-либо из игроков тревожит их всего лишь как отсутствие партнера. Исчез Николай Дмитриевич: оказалось, что арестован его сын. «Все удивились, так как не знали, что у Масленникова есть сын, может быть, он когда-нибудь и говорил, но все позабыли об этом» [1, c.152].

Во всем этом, разумеется, заключена немалая доля иронической условности. Крайне условны сама развязка рассказа (смерть одного из героев от радости из-за выпавшей на его долю счастливой карты) и следующий за нею эпилог (никто не знает, где жил покойный), который до абсурда доводит ключевой момент рассказа - непроницаемость людей друг для друга, фикции общения. Но за всем этим стоит своя убийственная жизненная достоверность. Сами характеры, индивидуальности, едва намеченные здесь, приоткрываются, словно оживают все в том же, в игре, и отличаются друг от друга манерой играть (один - Яков Иванович, не в меру осторожен и педантичен; другой - Николай Дмитриевич - тороплив, горяч, и склонен к риску; третья - Евпраксия Васильевна - нерешительна; четвертый - Прокопий Васильевич - скептически недоверчив и мрачен).

Все, что вне игры, автором закрыто для читателя не без основания, и мы верим, что люди, подобные андреевским героям, в самом деле, могут быть живее, одушевленнее, интереснее всего за карточным столом. Такова жуткая ирония судьбы героя: его жизнь сократилась, свернулась до минимума, дошла до «точки», свелась к одному и ничтожному, механическому, бездушному занятию. В подобном художественном мире характеры, личности персонажей почти неразличимы, невидимы нам, потому что они не открыты даже друг для друга. Не случайно в обрисовке персонажей «Большого шлема» появляется некая (казалось бы, странная при изображении тесного круга людей) безымянность: «старичок», «брат Евпраксии Васильевны» и т. п.

Не вкладывая себя, своей души ни во что вокруг, человек отчуждается от мира, от общей жизни, от людей, даже от тех, с кем, казалось бы, общается долгие годы. Этот реальный процесс, характерный для общества, где властвует разобщающий людей капитал, остро запечатлен в образах «Большого шлема». Существует достаточно много перспектив исследования мотива игры и рока в русской литературе, а также традиций и новаторства Л. Андреева в раскрытии символики его «малой прозы». Безусловно, исследование данной проблемы не ограничивается данной статьей, и поэтому данная проблема будет изучена и далее в рамках диссертационного исследования.

Бібліографічні посилання

1. Андреев Л. Н. Повести и рассказы: В 2 т. - М., 1971. - Т. 2.

2. Ачатова А. В. Своеобразие жанра рассказа Л. Андреева начала 1900-х гг. - Ташкент, 1977.

3. Иезуитова Л. А. Творчество Л. Андреева. - Л., 1976.

4. Московкина И. И. Проза Л. Андреева. Жанровая система, поэтика, художественный метод. - Х., 1994.