8. Массовая литература и ее читатели
В. А. Гусев
г. Днепропетровск
Розглядається феномен масової літератури, який може бути визначений тільки при зіставленні з елітарною та експериментальною літературою.
В последние десятилетия в русской, украинской, белорусской, польской и других славянских культурах начала активно развиваться массовая литература в разных своих ипостасях; скажем, любовный роман, детектив, боевик, фэнтези, а также различные гибриды этих жанров. Характерная черта нашего постиндустриального времени - это поточное производство «культурной» продукци
и, как печатной (книги, пресса), так и визуальной (кино, телевидение, компьютерные игры), которое определяется потребителем. Возникло парадоксальное противоречие между невероятной популярностью формульных жанров у читателей различного уровня, в том числе тех, кого принято считать «элитарными», и почти полным игнорированием или пренебрежительной их оценкой как «не-литературы» со стороны литературоведения. Хотя надо отметить, что в последние годы все же появились специальные исследования, посвященные жанрам массовой литературы [1-3; 5; 9; 13-16]. Первым запросом читательского рынка стали развлекательные жанры.Поскольку в славянских литературах они были плохо развиты, эту ниш
у читательского спроса заполнила сначала переводная западноевропейская и американская массовая литература. При высоком спросе на развлекательную литературу началось поточное производство переводов, которые и заполнили книжные прилавки. Однако очень скоро внутри русской словесности, вслед за болгарской и польской, начали развиваться соответствующие паралитературные жанры, способные конкурировать с западной литературной продукцией. Б. Акунин в интервью газете «АиФ» от 15 мая 2002 года заметил: «Что до Александры Марининой, то она, по-моему, молодец. С нее, собственно, и начался бум отечественной беллетристики. Она первая потеснила и почти изгнала с книжных прилавков басурман». Действительно, детектив (как и боевик) стал первым самостоятельно развивающимся жанром в постсоветской массовой литературе, а с появлением романов А. Марининой возник настоящий расцвет русского детектива. Понемногу и в современной украинской литературе стали появляться весьма достойные образцы детективного жанра (О. Забужко, A.Сергиенко, С. Стеценко и др.). В умении соответствовать «горизонту ожидания читателя» лежит залог успеха и писателя, и издателя.Читательская компетенция основана на том, что в объеме памяти читателя хранятся следы ранее прочитанного. В конце XX века произошло сокращение и разрыв устойчивых коммуникаций сообщества с относительно широкой и заинтересованной читательской публикой, реального лидера среди современных литераторов практически нет. В литературной системе произошли заметные сдвиги, связанные с понижением социального статуса литературы и трансформацией читательской публики. Разрыв массового читателя с классикой эксплицирован, скажем, в словах героя романа B.Пелевина «Ампир В» (2006):
- Ты знаешь, кто такие термиты? - спросила она.
- Да. Слепые белые муравьи. Они выедают изнутри деревянные вещи. Про них еще этот писал, как его, Маркес.
- Маркес? - переспросила Гера.
- Может. Я не читал, знаю чисто по дискурсу. Как и про термитов. Живых не видел [8, с. 193].
Думает о читателе и центральный персонаж одного из ранних романов В. Пелевина, «Generation П» (1999) Татарский. Он, как и его друг и сокурсник по литинституту Морковин, отказывается от поэтического творчества, становится «копирайтером» - пишет сценарии для рекламных роликов, работает на телевидении. Сочинять стихи он больше не может, и не потому, что изменились его прежние взгляды, - «само пространство, куда были направлены эти прежние взгляды <...>, стало сворачиваться и исчезать... » [6, с.14]. Общество больше не ощущает потребности в поэзии, и Татарский понимает, что никакая «Манька из обувного» не станет читать его стихи, а писать их для вечности тоже нет никакого резона, хотя бы потому, что «...при любом раскладе Маньке просто не до вечности, и, когда она окончательно перестанет в нее верить, никакой вечности больше не будет...» [6, с.15]. То есть, опять-таки, писателю необходима широкая читающая публика, чтобы и продавщица из обувного читала стихи и верила в то, что они достойны вечности. А если этого нет, писатель теряет своего адресата, и его творчество лишается всякого смысла, не говоря уже о том, что у его книги попросту не будет покупателя.
В романе «Числа» (2003) В. Пелевин иронизирует по поводу вечных взаимоотношений читателя и писателя. Центральный персонаж этого романа Степан Михайлов, наугад раскрыв альманах в ярко-оранжевой обложке, находит там следующее суждение: «Говоря о читателе и писателе, мы ни в коем случае не должны забывать о других важных элементах творческого четырехугольника, а именно чесателе и питателе...» [7, с.66]. Ирония насчет невразумительной псевдонаукообразности статьи, где речь идет о «творческом четырехугольнике» (кстати сказать, нарратологи обычно выделяют четыре обязательных повествовательных инстанции), не снимает, тем не менее, проблемы соотношения автора, текста и читателя. Для
В. Пелевина она важна, видимо, поэтому здесь и возникает.
Герой-петербуржец автобиографического романа Ильи Стогоffа «mASIAfucker» (2003) зарабатывает на жизнь писанием статей для московских глянцевых журналов. Платят ему неплохо, но в стоимость статьи входит наблюдение за тем, «как редактора-деньгодатели накачиваются алкоголем...» [11, с.13], и поддержание с ними беседы. На вопрос: «Что ты у себя в городе делаешь? Романы пиш
ешь?» - он отвечает: «Романы я решил больше не писать. Платят плохо, и вообще ... сволочной бизнес. Лучше уж вам, козлам, продаваться» [11, с.18]. Здесь ясно проявляется, пусть и не без горечи, отношение к писательству как к ремеслу, результат которого востребован читателем не будет. К этому примешивается ощущение мировоззренческого тупика, усталости, невыразимости фундаментальных проблем в рамках прежнего культурного кода.Разумеется, писатель может экспериментировать с художественным языком, творить новый мир. В этом случае наиболее ярко проступает особый характер литературного языка как материала искусства: он самоценен и уже не обязательно работает на сюжет, на ситуацию. Идея «относительности действительного» укрепила право писателя на создание своей художественной Вселенной из строительного материала языка, причем в этом случае «новая форма мира» как бы не рассказывается, а демонстрируется, - и ее структура, ее элементы и их отношения.
Массовую и элитарную литературу характеризует не просто некий «объективно» разный уровень сложности языковых средств - элитарная литература больше полагается на сотворчество читателя и его готовность к обману ожиданий при восприятии языкового облика произведения, в частности, позволяет себе фрагментарность, ослабленную сюжетность. Образ читателя является организующей доминантой массовой литературы. Детектив, любовный роман, фэнтези рассчитаны на читателя, не приобщенного к художественной культуре, невзыскательного, не обладающего развитым вкусом, не желающего либо не способного самостоятельно мыслить и по достоинству оценивать произведения, ищущего в печатной продукции главным образом развлечения.
Определяющей функцией массовой литературы является компенсаторная функция, то есть возможность реципиента уйти от действительности в мир иллюзий, где все жизненные перипетии разрешимы. Для этого в тексте должны получить художественное воплощение две психологические потребности - желание интенсивного возбуждения и интереса и желание устраниться от возможных жизненных трагедий окружающего мира.
В элитарной и массовой литературе существует разное отношение к языковой норме. В элитарной литературе отступление от общеязыковой нормы имеет тенденцию оцениваться как индивидуальный авторский художественный прием, а в массовой - как стилистическая ошибка, языковая небрежность, пропущенная редактором. Например:
- Вы меня удивляете, Киреева. Я вам начальник или где?
<...>
- Могут у меня быть личные интересы или с кем? - отвечаю я в том же тоне; мы с ней частенько коверкаем язык. Прикалываемся [4, с.17].
В массовой литературе, где ценится наибольшее соответствие придуманного мира реальному и четкое выполнение повествовательных задач, языковые вольности и украшения не оправдываются ни фикциональным фактором, ни конвенциональным, поэтому трактуются как ошибки и небрежности.
Наконец, элитарная литература ориентирована на читателя с «литературной памятью», читавшего Маркеса, а не знакомого с ним только по дискурсу, в то время как литература массовая предполагает в читателе короткую память, рассчитывая на то, что мы не узнаем расхожего сюжета за новой обработкой, не обратим внимание на языковые небрежности и сюжетные несоответствия, не заметим однообразия средств выражения. Для элитарной литературы обязательно отношение к художественному тексту не только как к линейной последовательности смыслов и несущих их слов и предложений, а как к многомерному образованию. Квалифицированный читатель должен уметь прочитать в произведении сюжетной прозы не только диктуемый план (т. е. последовательность событий и окружающий их фон), но и модусный - систему развивающихся точек зрения, взаимодействующих в тексте, сознании автора и персонажей.
В повышенной интертекстуальности современной литературы сказывается и пренебрежение к читательскому сознанию (для автора безразлично, известен ли предтекст читателю и способен ли читатель интерпретировать интертекстуальный элемент как вкрапление иного текста), и в то же время апелляция к этому сознанию.
Правда, ряд критиков (С. Чупринин, Г. Циплаков, И. Роднянская) выделяют еще и «миддл-литературу», к которой относят произведения
В. Пелевина, Б. Акунина, Е. Гришковца, В. Сорокина. Читатели этой литературы - офисные интеллектуалы - не приемлют упрощенного толкования мира, им необходимо «чтиво, одновременно сложное по составу идей и вместе с тем увлекательное и доступное по стилистике» [10, с.189]. Представители этого направления не стремятся выразить художественные озарения, обращенные к вечности, и решают прежде всего коммуникативные задачи, «когда ценятся не столько философская глубина и многослойность художественных смыслов, сколько собственно сообщение и остроумие, сюжетная и композиционная изобретательность, проявленные автором при передаче этого сообщения» [12, с.155]. Тексты такого рода должны легко восприниматься, поэтому создатели миддл-литературы отказываются от «так называемого языка художественной литературы (с его установкой на стилистическую изощренность и опознаваемую авторскую идентичность)...» [12, с.155].
Задача, конечно, не из простых - найти золотую середину и сочетать некую содержательную глубину с ясной, четкой, простой формой, не предполагающей интерпретационных ухищрений. Такая «миддл- литература», несомненно, существует, хотя говорить о широкомасштабном течении - мейнстриме - все же пока преждевременно. Речь скорее может идти о тенденци
и к созданию доступной, увлекательной и в то же время качественной прозы, к стиранию резко очерченной границы между высокой и популярной литературой. Это своего рода возврат к классической традиции, если согласиться с У. Эко, который утверждает: «.несмотря на оригинальные решения и временные нарушения правил предугадывания, „классическое^ искусство, по существу, стремится утвердить принятые структуры обыденного восприятия, противостоя установленным законам избыточности только для того, чтобы вновь утвердить их, пусть даже каким- то оригинальным образом. Современное же искусство, напротив, считает главной задачей сознательное нарушение законов вероятности, управляющих обыденной речью, и для этого оно ввергает в кризис традиционные предпосылки в тот самый момент, когда пользуется ими, чтобы исказить» [17, c.182].Такое искажение обыденной речи, конечно, может привлечь внимание филолога, но вряд ли заинтересует рядового читателя, плывущего как бы в русле этой обыденной речи, включенного в этот нарратив - рекламу, телерадио- и газетные новости и т. д. Потому так популярны многочисленные телесериалы по произведениям А. Марининой, Е. Топильской, Т. Поляковой, Т. Устиновой, Д. Донцовой, а также успех «Улиц разбитых фонарей» по произведениям А. Кивинова, «Бригады», экранизаций некоторых романов Б. Акунина («Азазель», «Турецкий гамбит», «Статский советник»), Л. Юзефовича («Казароза», «Сыщик Путилин») лишн
ий раз показывают, что паралитература в наше время - это часть трансмедийного нарратива и, следовательно, к ней должны применяться иные критические и исследовательские методики, нежели к традиционной художественной литературе.Авторское или издательское определение текста как «романа», «рассказа», «эссе», «лирического стихотворения», «рекламного текста» и т. п. обусловливает используемые для его создания языковые средства и способ их «прочтения». Кроме того, языковые средства художественного текста нацелены на построение придуманного мира, а не на прямую референцию к реальной ситуации действительности. Однако в конкретном произведении эти признаки могут проявляться в разной степени. Только первый из них сам по себе является достаточным для того, чтобы текст функционировал как литературно-художественный.
Наряду с нечеткостью жанровых границ существует и неясность в разграничении массовой и элитарной литературы. Различаются они, как правило, не только по типу и количеству потребителей, потенциальных или реальных реципиентов, а по каким-то более существенным, внутренним признакам. Видимо, с точки зрения квалифицированного читателя могут быть выделены следующие признаки элитарности/массовости в современной литературе. Во-первых, для современной элитарной литературы характерна «жанровая игра» - жанровое изобретательство, маскировка, гибридизация жанров, активное использование форматов и языкового облика нехудожественных текстов, в то время как произведение массовой литературы маркировано как художественное и стремится максимально отвечать своей жанровой характеристике.
В повествовательных жанрах это отражается прежде всего на сюжетном плане и языковых средствах его построения. Если повесть или роман претендует на элитарность, то закономерно ослабление сюжетной линии, лиризация текста, смещение пространственно-временных планов и точек зрения, затрудняющее построение «объективного» фикционального мира. Произведения массовой повествовательной прозы полностью соответствуют классической формуле «герой эпоса - происшествие». Их авторы редко используют средства проблематизации событий и игры субъектной перспективой, характерные для большой литературы XX века. Не допускается ни размывание сюжетной линии средствами лиризации (заменой собственных имен персонажей на местоимения, активным использованием предикатов несовершенного вида, что столь типично для прозы Чехова и Пастернака), ни замедление сюжетной динамики в результате увеличения доли описательных (портрет, пейзаж, интерьер и др.) композиционных блоков.
Во-вторых, массовую и элитарную литературу характеризует не просто некий «объективно» разный уровень сложности языковых средств - элитарная литература больше полагается на сотворчество читателя и его готовность к обману ожиданий при восприятии языкового облика произведения, в частности, позволяет себе фрагментарность, ослабленную сюжетность, отсутствие знаков препинания.
Заметим, однако, что квалифицированный читатель читает не только элитарную литературу. Он в равной мере является потребителем старой и относительно современной классики, экспериментальных экзерсисов, с одной стороны, а с другой - массовой литературной продукции. Лишь
для части попадающих в их поле зрения литературных произведений квалифицированные читатели образуют «целевую группу». Остальные тексты они «делят» с читателем массовым, на которого эти тексты, собственно, и нацелены. В то же время если массовый читатель за небольшим исключением «потребляет» по своей воле именно массовую литературу, все больше и больше сопротивляясь программному набору классики, предлагаемому учебными заведениями (недаром авторы детективов вынуждены объяснять, чем Татьяна Ларина отличается от Анны Карениной или Эммы Бовари). Причем дело тут не в доступности текстов и не в их литературном качестве и даже не просто в большей или меньшей сложности используемых языковых средств. У «высокой» литературы свои языковые и литературные маркеры элитарности, то есть предназначенности для квалифицированного восприятия, - жанровые и структурнокомпозиционные. Дело в том, что у элитарного и у неквалифицированного читателя разный читательский опыт, различные социокультурные установкии, следовательно, различное отношение к литературе.
Бібліографічні посилання
1. Гудков Л. Массовая литература как проблема для кого? // НЛО. - № 22. - 1996.
2. Дубин Б. В. Культурная динамика и массовая культура сегодня // Слово - письмо - литература: Очерки по социологии современной культуры. - М., 2001.
3. Захаров А. В. Массовое общество и культура в России: Социальнотипологический анализ // Вопросы литературы. - 2003. - № 9.
4. Кондратова Л. Наследство в глухой провинции. - М., 2005.
5. Лотман Ю. М. Массовая литература как историко-культурная проблема // Лотман Ю. М. Избранные статьи. Т. 3 - Таллинн, 1993.
6. Пелевин В. О. GENERATION «П». - М., 1999.
7. Пелевин В. О. Ампир В.: Роман / Виктор Пелевин. - М., 2006.
8. Пелевин В. О. Диалектика Переходного Периода из Ниоткуда в Никуда: Избр. произведения. - М., 2003.
9. Саморуков И. И. К проблеме разграничения «массовой» и «высокой» литературы. Знаки канона в российской массовой литературе // Вестник СамГУ. -2006. - № 1 (41).
10.Скоропанова И. С. Русская постмодернистская литература: новая философия, новый язык. - Мн., 2000.
11. СтогоГГ И. mASIAfucker. - М., 2003.
12. Счастье Анатолия Курчаткина // Лит. газ. - 2003. - № 4.
13. Циплаков Г. Битва за гору Миддл // Знамя. - № 8. - 2006.
14.Циплаков Г. Причем тут маркетинг? Средний класс как вопрос русской литературы XXI века между жанрами // Знамя. - № 4. - 2006. - С.179-191.
15.Черняк М. А. Феномен массовой литературы XX века. - СПб., 2005. 16.Чупринин С. Звоном щита // Знамя. - № 11. - 2004.
17.Юзефович Г. Литература по имущественному признаку: что читает средний класс // Знамя. - 2005. - № 9.
|
:
Срібний Птах. Хрестоматія з української літератури для 11 класу загальноосвітніх навчальних закладів Частина І
Література в контексті культури (збірка наукових праць)
Проблеми поетики (збірка наукових праць)