А. В. Будилова
г. Днепропетровск

Аналізуються основні проблеми компаративного дослідження літератур Середньовіччя, розглядаються особливості жанру «exemplum», різновиди та модифікації, що відбулися протягом його розвитку та опанування світовими літературами.

Современное сравнительное литературоведение в странах Западной Европы представляет собой, принци

пиально или фактически, науку о литературах нового времени - от Ренессанса до наших дней. Таким оно сложилось с начала XX века, прежде всего во Франции трудами его основоположников Фернанда Бальдансперже и Поля Ван Тигема и их многочисленных учеников и последователей во всем мире. Эти хронологические грани сравнительного литературоведения, как нечто само собой разумеющееся, намечает Жан-Мари Карре, один из крупнейших французских компаративистов, в своем предисловии к популярному пособию по этому предмету М. Ф. Гиара (1951): «Оно изучает международные духовные связи, фактические взаимоотношения, существовавшие между Байроном и Пушкиным, Гете и Карлейлем, Вальтером Скоттом и Виньи, между произведениями, душевными стремлениями и жизнью писателей, принадлежащих к разным литературам» [1, с.52].

Характерно, что классические труды по общей сравнительной литературе, принадлежащие наиболее авторитетным представителям этого направления, написаны в тех же исторических рамках: книга Поля ван Тигема посвящена истории литературы Европы и Америки «от Ренессанса до наших дней» [6, с.87], книга Вернера Фридриха дает обзор сравнительной литературы «от Данте Алигиери до Юджина О’Нийла» [7, с.44].

Сравнительное изучение средневековых литератур выдвигает перед исследователем более сложные явления и проблемы, чем, к примеру, изучение литературы нового времени, поскольку в средневековых литературах не приходится говорить ни о смене литературных направлений, ни о личных влияниях, типическое здесь господствует над индивидуальным, смена литературных течений представлена как последовательность литературных жанров. В рамках господствующих жанров замкнуто индивидуальное творчество; жанр является выражением не индивидуальносвоеобразного, а социально-типического мировоззрения и стиля [5, с.89].

Такими доминирующими жанрами, последовательно сменяющими друг друга, по мнению В. М. Жирмунского, являются: народный героический эпос дофеодальной и ранней феодальной эпохи; куртуазный роман и куртуазная лирика развитого феодального общества; бытовая новеллистика средневекового города, а также занимающий особую позицию дидактический жанр примера («exemplum») [3, с.36]. Границы и структуры этих жанров, их идейное содержание и художественные формы очерчены очень четко: индивидуальная инициатива проявляется в рамках прочной социальной традиции. Каждый из жанров иллюстрирует особый тип международных литературных взаимодействий. Закономерный характер их последовательности отчетливо выступает в случаях отсутствия прямого литературного контакта (Запад - Восток).

Смысловую направленность раннесредневековой литературы определяла религиозно-церковная (клерикальная) традиция, использовавшая античную топику и имевшая ярко выраженный морально-дидактический характер, поскольку главной ее целью было наставление верующих на путь истинный. Огромной популярностью пользовались жития святых. Ранние жития повествовали по преимуществу о мученичестве христианских праведников. В X веке складываются канон жанра, твердый тип героя (епископа, миссионера, девственницы и др.), обладавшего повторяющимся набором добродетелей, биографическая топика, а также формулы восхваления идеализируемого персонажа. «Спрос» на жития был так велик, что они довольно рано начали пересказываться и по-французски. Таково, например, «Житие св. Алексея» (середина XI в.), где рассказывается о подвиге святости, совершенном знатным римским юношей Алексеем, который, презрев мирские блага и дав обет девственности, 17 лет провел вдали от дома, живя милостыней; вернувшись же неузнанным, прожил еще 17 лет при доме своего отца, творя молитвы и безропотно снося насмешки слуг; подвижничество героя открывается лишь после его смерти, а святость подтверждается тем, что одно только прикосновение к его мертвому телу исцеляет больных и увечных.

Таким образом, важнейшей чертой житийной литературы является то, что, наряду с дидактикой, выражавшей идеологию церкви, которая стремилась увлечь паству образцами праведной жизни, в жития активно проникал мотив чудес и чудотворства, отвечавший запросам народной религиозности, а вместе с ним - интерес к авантюрности и фантастике. Популярность житий привела к тому, что, с одной стороны, отрывки из них («легенды») читались в церквах во время богослужения, а с другой - сами рассказы о святых стали собираться в своды. Наиболее известный из них - «Золотая легенда» Якова Ворагинского (ХШ в.), получившая распространение по всей средневековой Европе.

В жанре видений назидательная цель достигалась в результате того, что ясновидцу открывалась судьба грешных и праведных душ. Здесь весьма часто рассказывалось об участи реальных, всем хорошо известных исторических персонажей, что и обусловило популярность жанра. Видения оказали значительное влияние на позднейшую французскую литературу, в частности, на «Роман о Розе» с его сквозным мотивом «откровения во сне». Значительное место занимали также средневековые «обозрения» - зерцала, содержавшие в себе сведения по какому-либо вопросу либо рассказы о добрых и дурных поступках. В последнем случае пафос жанра заключался в обличении пороков современного общества (как духовенства, так и мирян), нарушающего заповеди христианской морали. Важную роль в раннесредневековой литературе играли проповеди - один из самых распространенных жанров [2, c.85].

Среди лирических жанров господствовали гимны, воспевавшие церковные праздники и святых покровителей различных монастырей и епископств. Гимны обладали собственным каноном. Так, гимны о святых композиционно включали в себя зачин, панегирик святому, описание его деяний, молитву к нему о заступничестве и т. д. В огромной массе гимнографической продукции раннего средневековья особое место занимала жанровая форма секвенции (от лат. sequentia - последовательность), обладавшая гибкой строфой с неупорядоченной последовательностью строк разного объема. Секвенции создавались не только на латыни, но и по- французски. Наиболее ранним французским образцом этого жанра является «Секвенция о св. Евлалии» (К в.), повествующая о мученичестве юной христианки во имя правой веры [2, c.84].

К эпохе раннего средневековья относится и зарождение литургической драмы, которая вышла из так называемых трипов - диалогических вставок в канонический текст литургии. В дальнейшем, к концу XI века, литургическая драма потеряла связь с богослужебным обрядом, перестала быть исключительной драматизацией библейских эпизодов, начала инсценировать жития святых, прониклась мирским и даже «бытовым» началом и превратилась в полулитургическую драму, которая вышла за пределы храма и стала разыгрываться сначала на паперти, а затем и на городской площади. Литургическая драма послужила основой для возникновения средневекового театра, оказав, в частности, прямое влияние на становление жанра мистерии; инсценировки же чудес, совершавшихся святыми и Богоматерью, привели к появлению мираклей.

Все вышеупомянутые жанры средневековой литературы имеют непосредственное отношение и к такому ее жанру как «exempla» («пример»). Так называемые «примеры» обычно включались в проповедь и иллюстрировали таким образом более общее наставление. Господство жанра «примера» пришлось в основном на XIII век, однако упоминания о нем были известны в более раннем времени, а использование различных его форм продолжалось несколько столетий. Однако именно первая половина XIII века охарактеризовалась доминированием «примеров», когда их собирали, записывали и воспроизводили в своих сочинениях такие видные авторы как Жак де Витри, Этьен де Бурбон, Симеон Полоцкий и многие другие. В «примерах», что является достаточно очевидным, широко используются материалы древних легенд, хроник, житий святых, Священных Писаний (главным образом, Библии) и даже народных сказок, что во многом объясняет попытку исследователей проследить взаимосвязь «примеров» с фольклором, определив их тематику. Наряду с этим, жанр exempla выступает предшественником ренессансной новеллы, которая достаточно часто заимствовала у него сюжеты [9, с.68].

Интерес ученых-литературоведов к жанру «примера», по справедливому замечанию А. Я. Гуревича, определялся, с одной стороны, их («примеров») связью с фольклором, а с другой - их ролью предшественников новеллы Возрождения [2, с.89]. Однако, как утверждает критик, не вызывает сомнений тот факт, что «примеры» характеризуются, кроме всего прочего, и самостоятельным значением, поскольку сплошь и рядом в основу фабулы «примера» бралось некое недавнее происшествие, свидетелем которого нередко становился сам повествователь, либо он ссылался на очевидцев. Сюжеты, касавшиеся повседневной жизни народа, часто лишенные внимания со стороны произведений любых других жанров средневековой словесности, именно в «примерах» находили самое широкое выражение, ибо «не существовало таких банальных или вульгарных обстоятельств, которые не затрагивали бы (с точки зрения средневекового духовенства) вечного спасения души». Именно поэтому «примеры», по словам некоторых исследователей, представляют собой «Библию повседневной жизни».

Одним из главных вопросов, возникающих перед учеными- литературоведами, является проблема дефиниции жанра «exempla», однако в мнениях критиков по этому поводу сильное расхождение не наблюдается. Хронологически последней выступает формулировка французского исследователя Кл. Бремона, который утверждает, что «Exemplum - это короткий рассказ, принимаемый за истинный и предназначенный для включения в речь, как правило, в проповедь с целью преподнести слушателям спасительный урок» [7]. Однако, по замечанию специалистов, данная дефиниция не представляется четкой, поскольку exempla является понятием собирательным, объемлющим разные литературные жанры. Исходя из этого, ученые предлагают выделение нескольких типов «примеров»: 1) извлечения из древних легенд, хроник, житий или Библии; 2) анекдоты из современной жизни или воспоминания автора о неких происшествиях; 3) басни и народные сказания; 4) моральные заключения, заимствованные из бестиариев.

Как констатирует А. Я. Гуревич, с подобными разграничениями во многом можно было бы согласиться, однако такая дефиниция представляется слишком формальной, едва ли достаточной для раскрытия специфической природы средневекового примера, для понимания которой, по замечанию ученого, необходимо обратиться к признакам, наиболее относящимся к содержанию «примеров».

Прежде всего, наиболее существенной для специфики «примеров» является форма предельно короткого рассказа с минимальным числом действующих лиц, но, вместе с тем, несущего колоссальную смысловую нагрузку. Перед нами в нескольких строках раскрываются два мира: мир земной, обыденный или, казалось бы, незначительный его фрагмент (монастырь, келья, церковь и т. д.), вмещающий нескольких персонажей, и мир иной, вторгающийся в земную жизнь в образах Иисуса Христа, Богоматери, заинтересованных в повседневной жизни живых, а также бесов и даже самого Сатаны.

Тот факт, что именно «двумирность» содержания «примера» раскрывает самую сущность жанра, становится, по мнению А. Я. Гуревича, особенно ясным при рассмотрении дальнейшей его судьбы. Однако следует отметить, что средневековый «пример» отличен от жанров, существовавших в древности, поскольку повествования античности, часто служившие, по словам специалистов, его прообразом, должны были свидетельствовать о славе исторических или мифологических героев, в то время как средневековые «примеры» с самого начала своего существования характеризовались наличием персонажей, принадлежавших к какому угодно статусу - будь то рыцари, духовные лица, крестьяне или же древние мудрецы либо правители [2, c.90].

В процессе исследования эволюции жанра «примера» важным оказывается наблюдение Ле Гоффа, согласно которому античный «пример» представляет собой обращение индивида к индивиду, между тем как средневековый «пример», как правило, включен в проповедь. В отличие от древнего рассказа, отличающегося статичностью в структуре, средневековый «пример» динамичен [9, c.35]. Такая динамичность «примеров», по замечанию литературных критиков, связана, вероятнее всего, с упомянутой выше «двумирностью» их содержания, которая обусловливает соприкосновение мира земного, с его повседневным бытом и обыденным человеческим поведением, с миром иным, где обитают и откуда являются Иисус Христос, Богоматерь, святые, бесы, души усопших, и пересечение обоих миров, что создает невозможную, парадоксальную ситуацию, порождая напряженное действие, вызывающее чрезвычайные последствия [2, c.91; 9, c.37].

Динамика, которой насыщены «примеры», выражается, по утверждению А. Я. Гуревича, в своеобразном поведении высших сил, которое, пожалуй, нигде более не встречается. Так, если в церковной иконографии, следующей в этом отношении за теологией, носители сакрального начала исполнены благостности, пребывают «в покойных, величественных позах, погружены в созерцание или «священное собеседование», а Христос величественно восседает на небесном престоле либо предстает взору верующих в виде распятого страдальца» [2, c.91], то в «примерах» они подвижны, энергичны. Безусловно, им не чужды милосердие, любовь, но разумеющееся само собой наличие у них христианских добродетелей отнюдь не лишает их обидчивости, злопамятности, мстительности, гневливости и многих других «плодов плоти» (НЗ, Послание Галатам 5:19, 20). Святые в «примерах» ведут строгий счет услугам, оказываемым им их поклонниками; они, кроме того, способны к весьма резким жестам, нередко драчливы, бьют и даже убивают своих обидчиков или непокорных [9, с.38].

Как видно из всего вышесказанного, сакральные силы в «примерах» весьма далеки от привычного идеала. Однако их эмоции и повадки чрезвычайно близки повадкам и чувствам людей, к которым обращена проповедь. Дистанция, неизмеримо великая и, безусловно, не преодолимая никакими человеческими усилиями, отделяющая верующего от Бога, в «примерах» особым образом преодолевается. Она не упраздняется, ибо святость и могущество неизменно остаются атрибутами божества, но, подобно тому как в «примере» соприкасаются оба мира, сближаются высшие силы и люди, чтобы вновь разойтись по своим местам [2, с.93].

Интересным является тот факт, что амбивалентной в «примерах» оказывается и нечистая сила, поскольку бесы нередко выступают в проповеднической литературе в роле существ, покорных Богу и Деве Марии, почитающих их и выполняющих их волю. Повышенное внимание современных ученых-медиевистов к «примерам», объясняющееся, по мнению А. Я. Гуревича, ростом интереса к народной культуре средневековья, отнюдь не означает, что прежде ими не занимались. Их публикации и изучение начались с середины XIX и продолжались в первой половине ХХ столетия. Именно в то время были изданы основные сборники примеров, хотя следует уточнить, что эти публикации неполные и не удовлетворяют требованиям современной науки [2, с.94]. Исследователи и публикаторы сборников exempla (Вельтер, Крейн, Мошер, Френкен, Гревен, Клаппер, Литтл, Карсавин и многие другие) отмечали неоспоримую важность этих памятников в качестве источников для характеристики средневекового общества, быта, нравов, мировоззрения, для понимания процессов эволюции литературы и проповеди.

По справедливому замечанию специалистов, «примеры» выдвигаются на первый план среди других жанров среднелатинской литературы как источники, посредством которых литературоведы-медиевисты могут более четко уяснить соотношение разных слоев и уровней средневековой культуры [10-15]. Однако проблема изучения данной категории, как утверждает А. Я. Гуревич, не исчерпывается вычленением «ученой» и «фольклорной» оппозиций, поскольку, по мере обнаружения обилия сложных связей, ученые только все ближе подходят к идее совмещения обеих традиций в одном и том же сознании [2, с.96]. Этот «симбиоз элементов книжного, официального христианства с фольклором, с архаическими способами мыслить и видеть мир приходится предположить и для необразованных людей, и для искушенных в богословии» [2, с.96], однако соотношение это в сознании тех и других - и с этим не представляется возможным не согласиться - было в высшей степени различно.

«Примеры», равно как и другие жанры средневековой литературы, будучи точкой «столкновения» ученого и фольклорного уровней культуры, являлись порождением глубокого своеобразия среднелатинской культуры как таковой, так как то виденье мира, которое вырисовывается при углублении в содержание «примера», так или иначе было присуще всем - и автору, образованному монаху или церковному служителю, и проповеднику, использовавшему «пример» в наставлении своей паствы, и его слушателям, ибо все верили в истинность этих рассказов и разделяли тот образ действительности, который в них запечатлен [9, c.40].

Важно отметить, что наибольшую заинтересованность, как констатируют литературные критики, вызвала та категория «примеров», которая отражает современность их составителей, их личный опыт. В «примерах», материал для которых черпали из античной и восточной литературы, из произведений раннесредневековых теологов, отсутствует непосредственность отношения между проповедником и аудиторией, которая ощущается при чтении «актуальных» exempla.

В заключение следует сказать, что в «примерах» в силу специфики их жанра и выполняемой функции (необходимости воздействовать на сознание самых разных слоев верующих) на поверхность выходят амбивалентность и парадоксальность сознания, пытающегося вместить в одну картину оба мира - земной и горний. «Примеры» - не просто специфический литературный жанр, а воплощение определенного стиля мышления, которому чужды абстракции и обобщения, который воспринимает и усваивает правила и общие нормы и положения преимущественно или исключительно в конкретной наглядной или чувственно осязаемой форме.

Бібліографічні посилання

1. Бертельс Е. Э. Избранные труды. «Низами и Фузули». - М., 1962.

2. Гуревич А. Я. «Exempla» - литературный жанр и стиль мышления. Из истории культуры средних веков и Возрождения. - М., 1976.

3. Жирмунский В. М. Литературные течения как явление международное. - Л., 1967.

4. Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. - Л., 1967.

5. Карсавин Л. П. Основы средневековой религиозности в XII-XIII веках, преимущественно в Италии. - Пг., 1915.

6. Мейлах М. Б. К вопросу о поэтике средневековой литературы. Поэзия трубадуров // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. - 1970. - № 10.

7. Bremond Cl. L’«exemplum» (Typologie des sources du Moyen Age occidental). - Bruxelles, 1982.

8. Geary P. J. La coercition des saints dans la pratique religieuse medievale. - Quebec, 1979.

9. Marche, Lecoy de la. A la chaire francaise au Moyen Age specialement au XIII sciecle. - P., 1868.

10. Posnett H. M. Comparative Literature. -N.Y., 1886.

11. Owst G. R. Preaching in Medieval England. An Introduction to Sermon Manuscripts of the Period s. 1350-1450. -N.Y., 1965.

12. Rоusset P. La croyance en la justice immanente a l´epoque feodale // Le Moyen Age. - 1948. -1. LIV. - № 3-4.

13. Rоusset P. Le sens du merveilleux a l´epoque feodale // Le Moyen Age. - 1956. -1. LXII. - № 1-2.

14. То^ T. F., Mediaeval Forgers and Forgeries // Bulletin of the John Rylands Library Manchester. - 1919. - vol. 5.