Олександр Безаров

В условиях общего политического и экономического кризиса в Российской империи на рубеже 1870-х — 1880-х гг., еврейский вопрос в очередной раз становится предметом острых дискуссий в российском правительстве, в которых позиция Киевского генерал-губернатора Александра Романовича Дрентельна занимала особое место.

Известно, что А.Р. Дрентельн в оценках современников и исследовате - лей снискал себе «славу» откровенного антисемита. Известный общественный деятель российских евреев конца XIX в., публицист и видный юрист Генрих Борисович Слиозберг назвал политику Киевского генерал-губернатора в отношении евреев «специальным антисемитизмом»¹, а знаменитый русско-еврейский историк Семён Маркович Дубнов считал, что А.Р. Дрентельна «следовало бы отдать под суд за попустительство погромам»². Более того, как утверждал в 70-х годах прошлого столетия американский исследователь Сало Уитмар Барон, генерал лично убеждал погромщиков в том, что мол «царь желал видеть евреев страдающими от возмездия»³. Подобные обвинения, хотя и косвенные, в возможной причастности А.Р. Дрентельна к организации погромной кампании создавали прецедент, как в отечественной, так и в зарубежной историографии, рассматривать реакцию местных, а в особенности, центральных властей на обострение еврейского вопроса спекулятивно, независимо от реальных социально-экономических и политических условий, которые, в сущности, были причиной такой реакции. Использование штампов типа «антисемит- реакционер», «махровый юдофоб», «сатрап» и т.п. для характеристики политической деятельности государственных деятелей, в том числе самого А.Р. Дрентельна, производит впечатление, что якобы российские власти, если и не желали обострения еврейского вопроса в форме погромных выступлений, то, по крайней мере, выступили на стороне сочувствующих погромщикам. Например, С.М. Дубнов писал: «Местные власти и сам генерал-губернатор Дрентельн, ярый реакционер-юдофоб, знали о готовящемся погроме и даже о назначенном для того дне — воскресенье, 26 апреля. Полиция предупредила евреев, чтобы они в воскресенье не выходили из своих домов и не открывали лавок. Евреи недоумевали: в резиденции генерал-губернатора, где сосредоточено многочисленное войско, могущее по одному знаку начальства подавить любой беспорядок, велят прятаться мирным гражданам, на которых готовится нападение, вместо того, чтобы не допустить самого нападения»⁴. Неизвестно, что именно подразумевал автор, утверждая, что Дрентельн знал о готовящемся погроме, но тот факт, что Киевский генерал-губернатор имел особое мнение, по поводу регулирования данного конфликта имеет свое веское объяснение.

Позиции Дрентельна и графа Кутайсова, командированного правительством в районы народных волнений для выяснения причин вызвавших беспорядки, совпадали в том, что если войска будут применять оружие против погромщиков, это возможно вызовет нежелательные антиправительственные настроения по поводу того, что, мол, русское правительство встало на защиту еврейского населения от «справедливого народного возмущения». Дрентельн еще во время первой волны погромов в 1881 г. был убежден в более глубоких причинах антиеврейских выступлений, что, по сути, и определяло его принципиальные соображения относительно разрешения еврейского вопроса в целом. По его мнению, главной причиной киевского погрома была известная «еврейская эксплуатация», которой была недовольна украинская часть населения, и поэтому евреи в определенной степени заслужили погром. Впоследствии, как известно, к такому мнению присоединился и министр внутренних дел граф Н.П. Игнатьев. Неудивительно, что Дрентельн довольно прохладно относился к заявлениям еврейской общественности, в которых выражались опасения и тревога по поводу возможности повторения погромов. В ответ на подобные заявления он, как правило, отвечал так: «Скажите вашим евреям, чтобы сидели смирно и не телеграфировали мне вздору» или «сидите смирно и не трогайте других. Войска явятся, когда будет нужно»⁵. Любопытно, что в таком же духе он реагировал и на министерские рекомендации, и на действия своих же подчиненных. Например, товарищ министра внутренних дел Черевин предложил ему отправить войска в г. Тальное, где, согласно информации МВД, ожидался погром. Дрентельн в ответ телеграфировал: «До сих пор евреев нигде не избивали. Если войска посылать во все места, в которых их требуют, не достанет русской армии. Тальное вдали от железной дороги, послать войско туда трудно»⁶. На рапортах местной полиции из Бердичева и Канева о том, что там готовятся погромы, Дрентельн отмечал: «Все они ослы, а бердичевский полицмейстер архиосел»⁷. Поэтому, как нам кажется, вряд ли, можно было с определенной точностью знать о готовящемся в каком-либо месте погроме; шла речь только о предположениях и возможных методах борьбы с ними.

Интерес к политической фигуре Дрентельна вызван, на наш взгляд, прежде всего, двумя обстоятельствами. Во-первых, его принципиальная позиция в еврейском вопросе была сформулирована еще до начала погромной кампании и фактически оставалась неизменной на всем ее протяжении. В свою очередь, это дает возможность оценить адекватность действий местной власти на подобные социальные взрывы, проанализировать ситуацию в других районах, охваченных погромной лихорадкой. Во-вторых, активная позиция Дрентельна в еврейском вопросе была с пониманием встречена в высших правительственных кругах, что, несомненно, указывает на определенные политические взгляды генерала и позволяет, таким образом, рассмотреть ее в контексте общей государственной политики. В связи с этим, мы попытаемся выяснить, имела ли политика, проводимая в Российской империи в отношении евреев, какое либо серьёзное идеологическое содержание, или она была всё же суммой каких-нибудь, не связанных между собой, мотиваций в среде чиновничьего аппарата.

Учитывая известную специфику административной власти Российской империи, которая сложилась во второй половине XIX века, когда генерал- губернаторы зачастую выступали инициаторами изменений и дополнений к действующему законодательству, степень политического влияния руководителей местной царской администрации на решения центрального правительства очевидно возрастала⁸, что, также, не может не вызывать определенного интереса к исследуемой в статье проблеме.

Уже в конце 1870-х гг. Дрентельн внимательно следил за процессами, происходившими в общественной жизни российских евреев. Под его нажимом Главное управление по делам печати отказалось от намерения разрешить А.Б. Готлоберу издавать в Одессе ивритоязычный журнал. По мнению Д.А. Эльяшевича, «заявление А.Р. Дрентельна о нежелательности появления такого издания в Одессе, на которое накинутся, в первую очередь, «фанатики-ортодоксы», было продиктовано не только его антисемитскими взглядами, но и правильным расчетом: журнал на языке иврит в тот период и, тем более, в Одессе уже вряд ли мог противостоять социалистической пропаганде, которая по принципиальным соображениям с 1880 г. велась лишь на страницах идишистских изданий»⁹.

Дрентельн также был одним из первых российских чиновников, кто стал активно торпедировать известный закон 1865 г. о евреях-ремесленниках¹⁰. Впервые он столкнулся с этой проблемой опять таки во время погромов 1881 г., когда приказал полицмейстеру Киева Гюббенету проверить всех киевских евреев на предмет права жительства в городе¹¹. Как оказалось, большая их половина находилась в городе нелегально, другие же, используя фиктивные ремесленные удостоверения, занимались совершенно неремесленными занятиями. Была создана специальная комиссия, которая постановила выслать в административном порядке около 400 мелких еврейских лавочников, не имевших права жительства в Киеве¹². Это дало повод С.М. Дубнову утверждать, что, мол, после уличных погромов начались своеобразные погромы административные. «Полиция города Киева, — писал он, — еще в мае энергично приступила к выслеживанию евреев «незаконно» там проживающих, и тысячами изгоняла этих «преступников» из города»¹³. Следует заметить, что в таком «изгнании евреев» никак не был заинтересован Гюббенет, поскольку их нелегальное положение в Киеве устраивал именно он благодаря определенным «взносам» со стороны евреев, что фактически создало целую сеть взяточничества в среде киевской полиции. Еще в начале 1880 года Гюббенет в своем специальном распоряжении по поводу временного пребывания евреев в Киеве, обращал внимание местных полицейских чинов на «строжайшее исполнение всех предписаний касающихся права жительства евреев в городе», имея ввиду откровенные нарушения закона, которые допускались по вине киевской полиции в силу известных причин¹⁴. Поэтому настойчивость Дрентельна могла серьезно поколебать такие «устои» полиции. В результате все тех же взяток, представителям крупной еврейской буржуазии удалось остаться в Киеве¹⁵.

Проблема использования евреями-ремесленниками своих льготных прав повсеместного жительства, постепенно становится для Дрентельна предметом его дальнейших политических действий. В 1884 г. он приказал закрыть ремесленное училище в Житомире со следующей формулировкой: «Учитывая, что в городах и местностях Юго-Запада России евреи составляют большинство ремесленников и таким образом препятствуют развитию ремесла среди эксплуатируемого ими местного населения, ремесленное училище, подобного которому нет у христиан, образует в руках евреев дополнительное средство эксплуатации местного населения»¹⁶. Понятие «эксплуатации» удачно вписывалось в общую тактическую схему российского правительства по разрешению еврейского вопроса. К.П. Победоносцев в своем письме Александру III от 3 октября 1888 г. по поводу смерти А.Р. Дрентельна высоко оценил его взгляды. Он писал: «Всматриваясь в причины волнений, Дрентельн считал, что это была глубокая народная ненависть к экономической эксплуатации евреев. Страсть их к наживе, легкой работе, избежать всех обязанностей и уже потом, возможно и религиозная неприязнь к иноверцам.... Подводя итог положению еврейства в крае вообще, Дрентельн признавал, что корень зла находится в самом еврействе, в национальных особенностях, с которыми вынужден был бороться элемент, значительно слабее, которым есть русское население; что необходимо стремиться уничтожить в еврействе все то, что поддерживает в нем племенную замкнутость, обособленность от любых забот в деле их богомоления и религиозного развития еврейского юношества, отменить все постановления относительно синагог, молитвенных домов, раввинов, школ и меламедов, еврейской общины с ее отдельными сборщиками налогов, коробочным и свечным сборами...»¹⁷ и т.д. Политический радикализм Дрентельна, согласно письму Победоносцева, достиг своего апогея в предложении о том, чтобы оставить черту оседлости в ее прежних границах, не дать возможности евреям расселяться далее в России, а подталкивать к выезду.

Какие факторы побудили Дрентельна занять такую жёсткую позицию в еврейском вопросе? Можно ли признавать лишь его личное предубеждение к евреям главным мотивом его политических взглядов? Для разрешения этой задачи попытаемся проанализировать его поведение во время погромной кампании.

С одной стороны, Дрентельна сложно заподозрить в сочувствии погромщикам, злопыхательстве в адрес пострадавших евреев. Именно при его активном участии в Киеве вскоре после первых вспышек погромной стихии был создан Комитет помощи пострадавшим от погромов, который возглавила его супруга. Комитетом в центре города был организован палаточный городок, в котором нашли убежище около 2-х тыс. пострадавших евреев; собрано пожертвований на сумму в 220 тыс. руб., в то время, когда Киевская городская дума смогла ассигновать на возмещение убытков пострадавшим от погромов только 3 тыс. руб. Комитет организовал также бесплатное питание, медицинскую помощь; выдавал небольшие ссуды разгромленным еврейским лавочникам и т.д.¹⁸. Сознавая опасность подобных народных выступлений, которые в любой момент могли превратиться в настоящие крестьянские бунты, но уже с политическими требованиями, Дрентельн решил бороться с ними путем простого, но как показал опыт, надежного способа — увещевания с помощью воззваний к народу. Причем, как правильно рассчитал он, необходимо было устно обратиться к народу, поскольку печатное слово имело меньше шансов проникнуть в народные массы. Через мировых посредников было разослано и прочитано на мировых сходах 7,5 тыс. экземпляров воззвания Дрентельна, в котором, он, имитируя народный стиль, резко осудил не только действия погромщиков, но и тех, кто пошел у них на поводу¹⁹. Также заметив, что в беспорядках приняли участие рабочие железнодорожных мастерских, он обратился 29 апреля 1881 г. к руководителям Юго-Западной железной дороги с просьбой по возможности информировать местные власти о готовящихся в рабочей среде провокациях.

С другой стороны, Дрентельна раздражали требования об усилении антипогромных мер. Особенно упорно их отстаивал Киевский губернатор Гессе, который опасался, что подобные народные вспышки чреваты более серьезными последствиями, нежели грабежи и драки. Дрентельн склонен был расценивать такие требования как проявление панических настроений. В ответе на доклад Гессе о погроме в Смеле, в котором Киевский губернатор высказал свои опасения, Дрентельн заметил: «Просить губернатора указать мне на лиц, которые сообщили ему сведения о данных, заставляющие опасаться движения аграрного характера. Уведомить, в каких именно имениях происходил захват земель и в каких мероприятиях должны заключаться энергичные и строжайшие меры, о которых он заставляет в отношении»²⁰. Определенная ирония Дрентельна прозвучала и в резолюции на «Записку» Гессе, адресованной на имя министра внутренних дел, в которой тот указывал, что полковник Голубев наказал розгами участников погрома. Дрентельн написал: «Надо спросить Гессе, признает ли он распоряжение Голубева целесообразным, или неуместным»²¹.

Впрочем, позиция Дрентельна в этом вопросе не была лишена лицемерия. Войска, как правило, вовремя и организовано прибывали на место погрома, когда просьба исходила непосредственно от известных помещиков и государственных деятелей, какими были Абаза, Бобринский, Лопухин или Трепов. Тем не менее, Дрентельн решительно выступал против предложений Гессе увеличить количество войск в районах возможных беспорядков, мотивируя свой отказ тем, что передислокация армейских частей ослабит охрану русско-австрийской границы. Предложение Гессе предоставить право начальникам военных частей самим устанавливать меру наказания, он также отвергнул, уверяя, что когда выступления подавлены, то все распоряжения относительно наказаний виновных переходят в компетенцию гражданской администрации.

Двойственность позиции Дрентельна относительно предлагаемых мер по предотвращению беспорядков особенно проявилась во время судебных процессов по делу антиеврейских выступлений. Дрентельн рассматривал судебный процесс, как показательный пример того, что государство не потерпит никаких проявлений грубой народной силы. Одновременно, он попытался ускорить судебные разбирательства, так как количество задержанных по подозрению в соучастии в погромах все возрастало, а это, в свою очередь, вызывало нежелательное социальное напряжение. Уже 28 апреля 1881 г. он приказал в административном порядке выслать всех арестованных из Киева. Однако это не уменьшило количества арестованных и раздражение Дрентельна возрастало. Он обвинил в этом самого Гессе. В своем письме от 6 мая 1881 г. Дрентельн обращаясь к нему, писал: «Из полученных мною вчера сведений видно, что в тюремном замке оставалось задержанных за участие в беспорядках 1121 человек. Происходит это, как мне известно, от того, что чины, главным образом, уездной полиции, постоянно присылают новые партии арестованных, иногда без всяких протоколов, а из составляемых ими видно, что они иногда сами возбуждают дела и начинают спрашивать евреев, не могут ли те указать на кого-либо из лиц, участвовавших в беспорядках. Указания евреев признается за сим достаточными данными для ареста множества лиц»²². Дрентельн, таким образом, давал понять Гессе, что тот не должен идти на поводу у евреев, даже если они и являются потерпевшей стороной.

Именно последний аргумент и составил принципиальное соображение Дрентельна не только по поводу погромных выступлений, а вообще в еврейском вопросе.

Впервые тезис о «виновности» евреев во вспыхнувших народных беспорядках был сформулирован Дрентельном по-видимому 30 апреля 1881 г., когда он обратился с целью прекращения погромов к представителям местного духовенства. Так, обращаясь к руководителям христианских церквей, он призывал их всячески рассеивать опасные слухи и сплетни о том, что, мол, власть равнодушно относится к погромам, а иногда и поддерживает их²³. В совершенно ином смысле было составлено обращение к раввинам, которое было подписано вице-губернатором Баумгартеном, однако автором его был, как нам кажется, сам Дрентельн. В обращении, в частности, отмечалось, что для предупреждения погромного движения невозможно обеспечить все регионы края войсками. И далее делалось предупреждение ультимативного характера в том, что, мол, сами евреи возбуждают тревожные настроения и слухи. «Евреи не должны забывать, — указывалось в обращении, — что, обособляясь в обыденной жизни от прочего коренного населения, они в известной степени своим благосостоянием обязаны добродушию этого населения. Ввиду этого для избежания столкновений, особенно в настоящее время, евреи тем паче должны быть чуткими в своих отношениях к окружающему их коренному населению»²⁴. «Московские ведомости» опубликовали это обращение, которое начиналось с вопросительных слов самого Дрентельна: «А не евреи ли вызвали напряжение и беспорядки в крае?»²⁵.

Как ни парадоксально, но именно под таким углом рассмотрения российское правительство пыталось разрешить еврейский вопрос в целом, начиная с августа 1881 г. (создания Губернских комиссий по еврейскому вопросу), а на местах рождались нелепые слухи о том, что якобы евреи с целью отмщения местному населению за погромы отравляли муку на складах и воду в колодцах. Напуганный Дрентельн даже назначил комиссию для проверки этих слухов²⁶. По-видимому, по этой же причине Дрентельн не склонен был поддерживать первоначальную версию правительства — о причастности революционных групп к организации погромных провокаций, считая, что в ее существовании были заинтересованы именно евреи. Кстати, подобная интерпретация встречалась и у самих революционеров. Так, «Листок Народной воли» сообщал по этому поводу следующее: «Желая вызвать со стороны русских властей решительные меры к ограждению их безопасности, евреи усиленно толковали о проделках социалистов, приписывая им в этом деле роль подстрекателей... »²⁷.

До конца 1881 г. Дрентельн окончательно определился в своем отношении к еврейскому вопросу и в начале следующего года изложил свои соображения по этому поводу Н.П. Игнатьеву в виде отчета о результатах деятельности Киевской комиссии по еврейскому вопросу.

Достаточно объемная по своему содержанию записка начиналась с того, что снимались все подозрения с русских в нагнетании религиозной и национальной нетерпимости не только по отношению к евреям, а вообще к нерусскому населению — подданным империи. С точки зрения Дрентельна, евреи никогда не были господствующей нацией в России ни в религиозном ни, тем более в политическом значении, и, следовательно, причины погромного движения необходимо рассматривать только в социально- экономическом аспекте. Религия же, по мнению Дрентельна, делает еврея евреем и сохраняет его в историческом времени, не дает ему растворится в нем. «Вероучение евреев, — писал он, — не только связывает их по духу, но и объединяет это племя в одно целое, национально обособленную организацию»²⁸.

Вероятно, Дрентельн находился под влиянием славянофильской риторики того времени, поскольку пришел к аналогичным выводам о том, что «иудейство остается верным себе, оно не поддается ни давлению репрессий, ни применению к этой национальности более широкой равноправности. Христиане же будут в глазах евреев «гоями» — лицами, согласно Талмуда, без человеческого достоинства и обязанными служить еврейству, как племени высшему»²⁹. Следует отметить, что Дрентельн неплохо разбирался в теоретических аспектах еврейского вопроса. Так, обращая внимание на то, что еврейская религия остается причиною непонимания между евреями и христианами, он был убежден в том, что разрушить эту стену может только историческое время, а не государственная власть: «Любое вторжение укрепляет силу усвоенного религиозного мироощущения, каждое давление дает прямо пропорциональное ему отражение»³⁰.

Что же предлагал правительству Дрентельн для скорейшего разрешения еврейского вопроса? Только ограничительные меры радикального порядка: «Насколько нежелательные эти ограничения, — писал он, — государственная необходимость предусматривает их принятие. Это зло, но зло неизбежное. Запутанный до невозможности узел можно лишь рассекать, но не постепенно разматывать. Стремиться ослабить в евреях их племенную связь, заботится об увеличении их умственного развития и материального благосостояния коренного населения; направленные в эту сторону [меры] могут принести пользу только в отдаленном будущем, а возрастающая ныне еврейская эксплуатация, если она своевременно не будет остановлена известными ограничениями евреев, как и раньше будет преследовать население, и, тем самым, тормозить дело повышения его уровня»³¹. По мнению Дрентельна правительству необходимо действовать в двух направлениях. Во-первых, разрешить «свободную эмиграцию» евреев, а во- вторых, запретить еврейскую иммиграцию в понимании «временного пребывания», поскольку евреям-иностранцам, как известно, запрещалось переходить в русское подданство, а только лишь «временно пребывать».

Неизвестно, был ли Дрентельн единственным автором такой популярной в правительственных кругах, особенно в конце 1880-х — начале 1890-х гг., идеи о свободной эмиграции российских евреев, но впервые политическое заявление подобного рода сделал Киевский военный прокурор Стрельников³² на одном из заседаний военно-полевого суда по делу киевского погрома, в мае 1881 г.³³. «Московские ведомости» сообщали об этом процессе как об одном из самых скандальных: «Вместо того, чтобы обвинять погромщиков, генерал Стрельников превратил трибуну военно-полевого суда в арену для обсуждения вопросов высшей государственной политики, которые не имели прямого отношения к делу, и местом для агитационных речей которые возбуждали ненависть одной части населения к другой»³⁴.

Тем не менее, Дрентельн был убежден в правильности своих позиций в еврейском вопросе. Во время погрома в Балте 1882 г. он изложил свою точку зрения графу Н. П. Игнатьеву и высказал соображение относительно того, что невозможно держать целую армию в боевой готовности только лишь для того, чтобы «стеречь каждого еврея по отдельности»³⁵. Н. П. Игнатьев с ним согласился и подчеркнул необходимость скорейшего урегулирования еврейского вопроса на правительственном уровне.

Таким образом, можно ли считать позицию А.Р. Дрентельна в еврейском вопросе определенно антисемитской, основанной исключительно на субъективном восприятии проблемы?

Для разрешения этого вопроса необходимо учитывать политические условия, которые, в принципе, предопределили формирование взглядов Киевского генерал-губернатора. В частности, идет речь об изменении общего курса правительственной политики в еврейском вопросе. Если до 1881 г. правительство еще пыталось маневрировать в решении «еврейской проблемы», то теперь четко прослеживались односторонние — консервативные — подходы, что явилось следствием изменения правительственной тактики государственной политики (это проявлялось в стремлении к контролируемой модернизации империи на этнических принципах, усилении патерналистских тенденций в отношении национальной буржуазии) и преобладания в высших эшелонах власти носителей консервативной идеологии. Поэтому консервативная группировка в правительстве (Н.П. Игнатьев, Д.А. Толстой, К.П. Победоносцев и др.) в борьбе против либеральных идей в решении еврейского вопроса, опиралась на политические взгляды тех представителей местного российского чиновничества, которые соответствовали ее устремлениям заморозить любые, а особенно в отношении евреев, попытки углубления буржуазных преобразований.

С другой стороны, признавая за еврейской буржуазией лидирующую роль в развитии рыночных отношений в стране, российские консерваторы обнаружили в ее лице серьезную конкуренцию национальной — русской буржуазии, которая, по их мнению, должна была компенсировать экономический упадок русского помещичьего хозяйства на Западе России. Для этого консерваторы попытались разрушить «еврейскую кагальную замкнутость», а также «их экономическую солидарность» жёсткой доктриной экономического национализма, одним из выразителей которой и был

А.Р. Дрентельн. Поэтому его заявление о том, что «еврейские капиталы для страны — потерянные капиталы», поскольку «работают они на еврейство, а не на Россию»³⁶ было воспринято российскими консерваторами как некая идеологическая модель новых правительственных подходов в решении еврейского вопроса. В своем выступлении перед городским правлением г. Балты в августе 1882 года Дрентельн предельно ясно выразил свое отношение к еврейскому вопросу. В частности, обращаясь к представителям еврейской общественности, генерал подчеркнул, что евреям не следует ожидать от властей никаких уступок и послаблений в том случае, если сами евреи не выразят откровенного желания стать «истинными русскими гражданами»³⁷.

Оставляя в стороне личные чувства Дрентельна к евреям³⁸, следует отметить, что его политические взгляды в еврейском вопросе, которые можно определить как ультраправый консерватизм, соответствовали политическим настроениям в высших эшелонах власти и явились закономерным результатом эволюции российского консерватизма. Это, во- первых.

Во-вторых, некоторая двойственность позиции Дрентельна в еврейском вопросе отражала политическую реакцию государственной власти, на проявление таких мощных этносоциальных конфликтов, какими были погромы. Тот факт, что именно Юго-Западный край оказался эпицентром погромного движения и средоточением обострившихся отношений еврейской и нееврейской этногрупп, требовал от Киевского генерал- губернаторства решительных, и, в то же время, политически продуманных действий, которых, к сожалению, в арсенале государственной власти к тому времени не оказалось, так как она попросту была не готова предотвращать такие сложные конфликты.

Поэтому надо признать, что Киевский генерал-губернатор оказался в двусмысленном положении. С одной стороны, он, как генерал-губернатор обязан был предотвращать любые, в том числе, антиеврейские беспорядки в крае, а с другой, был вынужден выступить в роли политического арбитра в процессе обострения еврейского вопроса, но уже на общегосударственном уровне. Вследствие этого, Дрентельн был вынужден нести полную ответственность за принятые решения в еврейском вопросе. Адекватность таких решений, как нам кажется, была продиктована идеей российского правительства, отказаться от политики частичной эмансипации евреев и признания их «политически неблагонадёжной нацией».

Примечания:

1. Слиозберг Г.Б. Дела минувших дней. // Евреи в России: XIX век. - М., 2000. - С. 476.

2. Дубнов С.М. Евреи в России и Западной Европе в эпоху антисемитской реакции. Кн. 1-3,—М.-П., 1923,—С.32.

3. Baron S.W. The Russian Jew under Tsars and Soviets. — New-York-London, 1976. — P. 44.

4. Дубнов C.M. Указ. соч. — С. 15.

5. Рибинський В.П. Протиєврейський рух 1881 р. на Україні. // Збірник праць історично- археографічної комісії / Під ред. акад. А.Е. Кримського. — К., 1929. Т. 2. — С.151.

6. Там же.

7. Там же.

8. Грицак В.М. Губернатор в державному механізмі Російської імперії в другій половині XIX ст. (На матеріалах Харківської губернії): історико-правове дослідження.: Автореферат дисертації кандидата юридичних наук. — Одеса. 1999. — С. 10.

9. Эльяшевич Д.А. Правительственная политика и еврейская печать в России, 1797-1917: Очерки истории цензуры. — СПб.-Иерусалим, 1999. — С. 391.

10. В период буржуазных преобразований Александра II право жить вне черты оседлости получили многие категории российских евреев. В частности, 28 июня 1865 г. решением Государственного совета «евреям-механикам, винокурам, пивоварам и вообще мастерам и ремесленниками, по узаконенным паспортам и билетам было дозволено проживать повсеместно в империи» (Записка о правах жительства и передвижения евреев. — СПб., 1906. — С. 38). Однако пользоваться своим правом могли только те евреи-ремесленники, которые фактически занимались в данном месте своим ремеслом, имея на то выданное местной ремесленной управой свидетельство. То есть, чтобы иметь право жительства, еврей-ремесленник должен был доказать не только то, что он занимается своим делом, но и то, что его занятие действительно является ремеслом. Это вызывало на местах большую путаницу в определении юридических оснований права жительства евреев-ремесленников (см. подробнее: Гольденвейзер А.А. Правовое положение евреев в России. // Книга о русском еврействе: от 1860-х годов до революции 1917 г. — Иерусалим - М.- Мн., 2002. С. 129-130).

12. Город Киев формально был исключен в самом законе из черты еврейской оседлости, хотя Киевская губерния в нее входила. На постоянное жительство в Киеве допускались только те евреи, которые пользовались таким правом повсеместно, но определенным категориям разрешалось «временное пребывание» в Киеве (Записка о правах жительства и передвижения евреев. — СПб., 1906. — С. 69). «Для сосредоточения надзора за приезжающими в Киев евреями», этим категориям разрешалось жить только в двух полицейских участках — Лыбедском и Плосском. Пестрота и неясность правил о праве жительства евреев в Киеве открывали широкий простор для взяточничества и произвола местной полиции. Посты приставов Лыбедского и Плосского участков считались в полицейских кругах наиболее доходными и в эти участки назначали лишь за особые заслуги (Гольденвейзер А.А. Указ. соч. — С. 127).

13. Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ), ф. 1766, on. 1, д. 2, л. 29.

14. Дубнов С.М. Указ. соч. — С. 22.

15. Приказ по киевской городской полиции, 27 января 1880 года, .№27. // Киевлянин. Литературная и политическая газета Юго-Западного края.—1880. — № 26 (31 января). — С. 1.

16. ГА РФ, ф. 1766, on. 1, д. 2, л. 29.

17. Поляков Л. История антисемитизма. Эпоха знаний. — М. - Иерусалим, 1998. — С. 215.

18. ГА РФ, ф. 677, on. 1, д. 590, л. 30-31.

19. Рибинський В.П. Указ. соч. — С. 146-147.

20. Там же. — С. 154.

21. Там же. — С. 153.

23. Там же.

24. Там же. — С. 159.

25. Там же. — С. 155.

26. Эпилог к еврейскому погрому (Письмо к издателю). // Московские ведомости. — 1881. 1 июня. — С . 3.

29. Іам же.

30. Там же. - С. 4.

31. ГА РФ, ф. 1766, оп. 1,д. 1, л. 141.

32. ГА РФ, ф. 730, on. 1, д. 1619, л. 9.

33. Там же. — Л. 10.

34. Там же.

35. Там же. — Л. 19.

36. Политическая роль генерала Стрельникова в ходе погромной кампании до конца остается не выясненной. Известно, что именно Дрентельн добивался рассмотрения всех дел о погромах не в гражданских, а в военно-полевых судах. Возможно, что он, зная о неприязни Стрельникова к евреям, как активным участникам революционного движения, предполагал подобное развитие событий. Кроме этого, Стрельников после этого процесса, по особым рекомендациям графа Кутайсова был вызван в Петербург и принят графом Воронцовым-Дашковым, а потом и самим императором, после чего Стрельников получил весьма солидные полномочия — «высшего политического надзора за Киевским, Харьковским и Одесским генерал-губернаторствами» (см.: ГА РФ, ф. 1766, on. 1, д. 2, л. 32).

37. Дубнов С.М. Указ. соч. — С. 23.

38. Эпилог к еврейскому погрому (Письмо к издателю). // Московские ведомости. — 1881. 1 июня. — С. 3.

40. Зельцер А. Погром в Балте. // Вестник Еврейского университета в Москве. — 1996. — №3, —С. 53.

41. ГА РФ, ф. 586, on. 1, д. 101, л. 23.

42.Выступление Киевского генерал-губернатора Дрентельна в Балте. // Русь. — 1882. — 28 августа. — С. 7-8.

43. Амбициозный характер А.Р. Дрентельна своеобразно сочетался с его антиеврейскими чувствами. Когда депутация евреев — жителей Белой Церкви, обратилась к нему с просьбой и предоставлении Белой Церкви статуса местечка или города (после 3 мая 1882 года евреям было запрещено селиться вне городов и местечек), Киевский генерал- губернатор ответил: «Скажите вашим евреям, что я скорее превращу Бердичев в деревню, чем Белую Церковь в местечко» (Гольденвейзер А.А. Указ. соч. — С.151). В 1886 году вследствие личной ссоры Дрентельна и известного киевского еврейского предпринимателя И. Бродского из Киева было выселено около 2-х тысяч еврейских семей (Дубнов С.М. Указ. соч. — С. 69).