Воеводин А.П.

Восточноукраинский национальный

университет имени Владимира Даля (г Луганск)

В публикации рассматриваются соотношения понятий «культура», «общество», «человек», «человеческий индивид» в границах процессуального понимания культуры и ее адаптивно-защитной функции.

Ключевые слова: культура, человек, адаптивно-защитная функция, картина мира, культурные константы.

Понимание роли культуры в жизни человека и общества органически связано с выявлением ее онтологического статуса. Без установления предметной области понятия «культура» в логически конструируемой картине мира и смыслового разграничения категорий «культура» и «общество» определение функциональных характеристик культуры представляется неадекватным и надуманным.

Задача усложняется в свете наблюдаемой в современной науке смены мировоззренческой парадигмы («эпистемы» - Фуко) в объяснении мира. Утрачивая ренессансные признаки непосредственного подобия миру вещей, язык обретает статус репрезентанта мышления, а включение содержательных пластов мышления в языковые формы структурирует и эксплицирует строй последних. «Язык мира» становится «языком мысли», классическая пространственная упорядоченность отношений тождества и различия в объяснении устройства мира ныне все больше опосредуется «жизнью», «языком», «трудом», потенциально неосмысливаемыми основаниями человеческого бытия. Софистический релятивизм («человек - как мера всех вещей») заполняет все мыслимое пространство науки. В дополнение ко всему, в поисках логически надежного и нравственно безупречного эпистемологического основания наблюдаются перманентные попытки преодоления теоретического релятивизма на путях выхода в сферу трансцендентного и понятийной персонификации абсолютной точки отсчета. Как это ни парадоксально, даже в науке вера все чаще становится альтернативой эмпирически проверяемому знанию. Если в границах классического рационализма бытие и мышление объективно полагались свободными от посредников в процессах их взаимодействия, то вовлечение в содержание современной теории субъективных элементов человеческого бытия, а тем более элементов веры, все меньше оставляет места для взаимопонимания и критики, все больше апеллирует к уникальным и субъективным модальностям деконструкции, собеседования и интерпретации.

В этих условиях представляется важным предложить свободный от давления инерции спекулятивной философии и культурологии процессуально-антропологический подход к интерпретации сущности и назначения культуры, что и составляет цель настоящей публикации.

При всем многообразии подходов к пониманию культуры в них ощутимо просматривается древняя, как и сама философия, дихотомия: «вещи» — «идеи». С одной стороны, культура понимается как совокупный результат человеческой жизнедеятельности [Теоретическая культурология. — М.: Академический проект, 2005. - С. 361. (Серия «Энциклопедия культурологии»)], составляющий своеобразное «тело» общества, его вещный субстрат, о чем можно судить даже по названию отдельных культур - «ямная», «катакомбная», «культура многоваликовой керамики» и т.п. С другой стороны, не только в теории, но и в повседневной практике образования и воспитания культура рассматривается как просвещенность, образованность, воспитанность, как противопоставляемая материальнотехнической цивилизации реально оформленная и исторически развивающаяся система духовных ценностей, как инструмент духовного развития человека [Там же]. Так, например, содержание вузовских курсов по теории и истории отечественной и мировой культуры сводится, в основном, к изложению эволюции форм мировоззрения, воспитания и образования, художественных достижений человечества.

Не спасают от эклектики и попытки представить культуру как своеобразную этикетку (код) или индикатор зрелости общества, который «выражает достигнутый человечеством уровень исторического развития» [ФЭС. - М.: Сов. Энц-я, 1983, — С.294]. Методологическая уязвимость такого подхода выявляется сразу же, как только мы пытаемся использовать его в анализе реального культурного процесса: как и кем определяется этот уровень, в какой системе мер, расчетов, показателей можно установить культурную принадлежность человека и общества?

Осознавая теоретическую беспомощность предлагаемого понимания культуры, авторы стремятся предметно конкретизировать его: «культура содержит в себе не только предметные результаты деятельности людей (машины, технические сооружения, результаты познания, произведения искусства, нормы права и морали и пр.), но и субъективные человеческие силы и способности, реализованные в деятельности (знания, умения, производственные и профессиональные навыки, уровень интеллектуального, эстетического и морального развития, мировоззрение, способы и формы взаимного общения людей в рамках коллектива и общества)» [Там же]. Но в таком случае понятие «культура» утрачивает свое собственное содержание, растворяется во всех конкретных формах человеческого бытия и становится тождественным понятию «общество». И ссылки на уровень развития здесь оказываются неуместными. Как неуместно сопоставление по «уровню культурности» народной и профессиональной музыки, фольклора и профессиональной литературы, культур майя и народов Африки, христианской и мусульманской религий и т.п.

Преодоление противоречий, а следовательно, теоретической беспомощности и практической бесполезности подобных концептов культуры, возможно лишь при условии учета теоретико-методологических ошибок, совершаемых при их построении. Наиболее распространенной из них является наивно-реалистическое, в своей сущности «детское» стремление представить культуру предметно, в виде вещей, их особенностей и отношений, идей, ценностей, духовных качеств, способов деятельности и пр. Наивный реализм повседневного эмпирического сознания принуждает искать предметный денотат культуры, чувственно воспринимаемую опору мышления, что особенно характерно для позитивистски ориентированного направления в культурологии и философии культуры. Но в таком случае становится невозможным совершить теоретический скачок от особенного к всеобщему, абстрагироваться от бесчисленного множества конкретных проявлений культуры и выделить универсальное в их содержании, то, что объединяет разнообразнейшие явления и схватывается в понятии «культура».

Как вытекает из цитированного выше определения, перечисление предметного содержания культуры неминуемо ведет авторов в «дурную бесконечность», приближаясь в пределе к определению «культура — это все, что есть в обществе», или, что то же самое, отождествлению культуры и общества. Указывая на слабость натуралистического подхода к анализу сложных социальных явлений, К. Маркс в свое время саркастически заметил, что стоимость тем и отличается от вдовицы Квикли, что не знаешь, как за нее взяться. Нельзя отличить «культурный стол» или «культурную формулу» от некультурных. Представления об устройстве мира, формы украшений или изуверские способы посвящения во взрослых (инициации) в первобытном обществе — такие же безусловные проявления культуры, как и современная наука, религиозные верования, искусство, техника, как бы ни противилось этому сознание современного человека.

Исходя из сказанного, можно сделать только один вывод - культура не есть нечто самостоятельное, существующее обособленно, изолировано предметно, само по себе, также как рука не существует вне тела, а глаз еще не есть зрение. На наш взгляд, культура существует процессуально, как особенность, абстрактно выделяемый момент, способ, каким осуществляется социальное бытие. Культура - это специфическая форма социального движения, процесс, суть которого состоит в постоянном воспроизведении и использовании коллективного опыта предшествующих поколений. Культура существует лишь там, где есть историческая преемственность. С исчезновением традиции исчезает и культура. Животные, пусть и не осознанно, тоже используют опыт предшествующих поколений. Но этот опыт «связан» передаваемой по наследству генетической программой и не может быть произвольно, по выбору, задействован организмом. В отличие от биологических механизмов наследования, стержнем культуры является не передаваемый в генах опыт совместной жизнедеятельности людей, совокупность не наследуемой в генах смысловой информации, управляющей социальным движением как отдельных индивидов, так и общества в целом.

Общество — это, прежде всего, обладающие сознанием люди и продукты их труда. Социальные закономерности реализуются лишь в сознательной деятельности людей, то есть должны быть в той или иной форме осознаны людьми: ни один социальный закон, никакое социальное действие не может осуществиться, не пройдя сквозь психику человека. В процессе этой деятельности появляются продукты труда (артефакты), в которых знания и технологии людей находят свое материальное «опредмечивание», как бы «застывают» в вещах, превращая тем самым вещи в своего рода тексты, «окаменевший интеллект», увлекательнейшие энциклопедии хозяйственной и интеллектуальной жизни, бесценные хранилища коллективной социальной памяти. В результате практического опредмечивания социальной информации в материальном субстрате общества его предметная, природно-физическая форма преобразуется в культурную форму, содержащую в себе в закодированном виде технологический опыт и смыслы социальной деятельности. Практическое применение и функциональное использование подобного рода вещей связано с «распредмечиванием» закодированного в них социального опыта, его актуализацией и последующим опредмечиванием в социальной деятельности. В этом бесконечном опредмечивании и распредмечивании не наследуемой в генах социальной информации, ее постоянном «оживлении» в человеческом движении и скрывается фундаментальная сущностная характеристика культуры.

С целью выяснения роли культуры в жизни конкретного индивида представляется необходимым и оправданным осуществить дополнительное теоретическое сопоставление понятий «человек» и «культура». Здесь мы опять сталкиваемся с некритически возведенными в ранг теоретических императивов мифологемами обыденного сознания. Речь идет о внутренне противоречивом, а в силу этого теоретически несостоятельном определении человека как биосоциального существа. И это невзирая на одновременно существующие и весьма распространенные в теориях антропо-социогенеза, этнокультурологии, философской антропологии и социальной философии, подкрепленные бесчисленными эмпирическими наблюдениями и свидетельствами выводы о том, что человек и общество возникают в результате подавления и отрицания биологических инстинктов в коллективных формах практической деятельности. Логически закономерным здесь будет только один вывод - человек есть не биологическое, а сугубо социальное и только социальное существо: «У человека нет и не может быть двух сущностей; выйдя из недр животного мира, он приобрел единственную - социальную - сущность» [Дубинин Н. П. Что такое человек. - М: Мысль, 1983. — С. 14]. Человек как объективная данность есть ограниченная этнографическими рамками совокупность социальных смыслов, умений и навыков, общественных отношений, присущих конкретной общности людей.

В данной постановке вопроса тело рассматривается как биологический информноситель части социальных смыслов и движений, как человеческий индивид. По мнению академика Н.П. Дубинина, в генах нет ничего человеческого, гены контролируют только синтез белка. А это значит, что человек не рождается естественным путем. Естественным путем рождается биологическое существо, или тело. «Мысли человека не заключены в структуре его мозга, они формируются как отражение созданной человечеством культуры, всей логикой предметно-практической деятельности.» [Там же, с.13]. Человек - это записанный в телесных нейросетях и артефактах культуры опыт предков, который управляет (вольно или безвольно) движением данного тела, а также многих других тел. Он объективен, коинциденто «разлит по головам» множества людей и в виде, например, Гамлета или Короля Лира, миллионократно оживает в движениях и переживаниях многих мозгов и конкретного моего мозга, независимо от его же собственного желания или воли. Движение человека невозможно без физико-химико-биологических закономерностей, но вовсе не сводится к последним. Невозможно понять человека из тела! По мере необходимости человеческий индивид заменяет искусственными отдельные органы своего тела, а то и вовсе меняет пол, усиливает себя специальными инструментами-орудиями, вплоть до искусственного интеллекта. Более того, в некоторых случаях человек может сознательно убивать себя в себе, если тому не способствуют ограниченные возможности среды и тела. Часто мы убиваем в себе наши человеческие желания, проекты, чувства только потому, что у нас нет ни времени, ни места, ни сил, чтобы осуществить и прожить их, убиваем их только за то, что они неуместны.

В процессе индивидуального развития мозг адаптируется и морфологически выстраивается под конкретный язык и культуру, «нарезается» как CD. Когда тело, подавляя собственные биологические инстинкты, осваивает матрицы социального опыта, схемы социального движения и начинает двигаться по-человечески, оно движется культурно, преобразует биологические инстинкты в культурные формы совместной социальной жизни. И ностальгическая тоска по человеческому в человеке, по тому, что объединяет людские тела в пассионарном порыве совместного движения, будь то политика, театр, спорт или копание котлована на коммунистической стройке, дает осознание собственной причастности к свободному культурному движению - человеческому движению, даже если мозг автоматически, как в спорте или при игре на музыкальном инструменте, выбирает форму, способ, скорость движения.

Тем самым культура выявляет свое адаптационное значение. Она опосредует взаимодействие между психобиологическими особенностями организма и особенностями его социального и физического окружения. В антропологии культура означает различные формы человеческой адаптации и различные способы, которыми человеческая популяция организует жизнь на Земле. Люди имеют систему адаптивных целей и уникальную способность достигать их посредством благоприобретенных (путем имитации и социального принуждения) схем движения (моделей человека и культуры, обобщенных культурных сценариев), которые необходимо варьируются от одного этноса к другому. На этом уровне дискурса культура может быть определена не только как нормативное основание адаптации, но и как создающая окружение для членов популяции. В своем человеческом устремлении индивидуальные тела адаптируются не непосредственно к физическому или биологическому окружению, но к окружению социокультурному, которое содержит в себе средства их индивидуального выживания, ведет их адаптацию по установленным каналам или организованному комплексу правил, на основании которых индивиды контактируют друг с другом. Следование правилам признается правильным или культурным, социально одобряемым, в то время как отклонения от них признаются неправильными и подвергаются негативным социальным санкциям.

Таким образом, наряду с культурой в обществе наблюдаются проявления не-культуры. Если культура, как человеческое движение, целесообразна и созидательна по своему существу, то не-культура - нечеловечна, асоциальна, связана с разрушением и уничтожением социально-исторического опыта, неуместным и неадекватным воспроизведением схем социального движения, вандализмом, потаканием биологическим инстинктам и пр. Отступление от норм культуры, уничтожение культурно-исторических памятников, срывы в варварство и скотство повсеместно подвергаются остракизму, социальной критике и осуждению, вплоть до социальной изоляции отдельных индивидов.

Усвоение культуры — не единовременный акт, но постоянный процесс, в котором индивиды формируют, модифицируют и сохраняют (постоянно воспроизводят) социальные смыслы и человеческие события. В свою очередь события корректируют образ индивидуального восприятия и сами корректируются в соответствии с образом восприятия, что предполагает объективность субъективного и взаимодействие между внешней и внутренней реальностью. Психологические трансформации внутренней реальности создают специфические адаптивно-защитные механизмы культуры, действие которых С.В. Лурье схематически описывает следующим образом [Подробнее см.: С.В. Лурье. Психологическая антропология: история, современное состояние, перспективы: Учебное пособие для вузов. - М.: Академический проект, 2003. С. 580 - 612].

Изначальное индивидуальное или коллективное тревожное ощущение опасности извне (мир во зле) стимулирует ряд психологических действий, связанных с первичной рационализацией мира: определение источников внешней опасности и поиск средств и способов защиты. Первичная рационализация представляет собой трансформацию абстрактного ощущения тревожности в конкретные образы, персонификацию и концентрацию враждебности в «образы врага». Одновременно осуществляется поиск «положительных» образов и эмпирическое «нащупывание» (подбор) схем движения, направленного на преодоление опасности, - еще не вербально выраженное знание, а только телесный дискурс формы деятельности (схемы социального движения). В результате происходит формирование смутных, неэксплицированных представлений о направленности и способах действий, формирование внутреннего интенционального (сконструированного) мира: каковы внешние обстоятельства, каков человек, какими качествами он обладает, каковы его отношения с другими людьми, особенности коллективного движения и пр. Иначе говоря, на данном этапе индивиду необходимо сконструировать свой «интенциональный мир» и себя как «интенциональную личность». Ответы, которые этническая культура дает на эти вопросы, - это та призма, сквозь которую индивид смотрит на мир, основные парадигмы (матрицы), определяющие условия его жизнедеятельности, вокруг которых в его сознании выстраивается вся структура бытия или картина мира. В этом, прежде всего, и состоит адаптивно-защитная функция культуры.

Картина мира - связное представление о бытии, присущее членам данного этноса, которое находит свое вербально-символическое выражение в религии, философии, мифологии, литературе, идеологиях. Это представление обнаруживается через поступки людей и способы объяснения ими своих поступков, а также служит базой для объяснения людьми своих действий и намерений. Принципиальной особенностью картины мира является то, что она рефлексируется членами этноса лишь частично и фрагментарно и никогда — логически последовательно. Главным здесь является не объективность и достоверность содержания картины мира, а наличие ощущения целостной, упорядоченной и гармонической системы представлений. В этом вся соль вопроса, ведь основная функция этнической культуры — это функция психологической защиты. Ощущение гармоничности бытия и уверенность в правильности своего объяснения мира выполняют защитную функцию, создают устойчивость и определенность психики индивида, закладывают предпосылки его самоидентификации и самоценности в культуре.

Однако в действительности индивид имеет нечто совсем иное. Разрозненные элементы картины мира присутствуют в его сознании в качестве не вполне стыкующихся между собой фрагментов. Индивидуальному сознанию присущи фрагментарность сведений о мире, случайность объяснений, алогичность, невозможность эксплицировать и описать словами мифологему картины мира как логическую целостность. В случае же попытки логической реконструкции картины мира как «связного целого» оказывается, что исходные пункты этой мифологемы абсолютно необъяснимы изнутри ее самой, и в них содержатся неустранимые и неразрешимые внутренние противоречия. Картина мира внелогична и сильно меняется с течением времени. Неизменными остаются лишь логически необъяснимые, принятые за аксиому блоки, которые внешне могут обнаруживаться по-разному. На их основе создаются новые картины мира, которые обладают лучшими адаптивными свойствами.

При экспликации картины мира обнаруживаются натяжки и даже существенные искажения реальности, незаметные самому человеку. Эти искажения происходят вследствие действия защитных механизмов психики, которые репрессируют информацию, способную вызвать деструкцию культуры. Репрессии подвергается информация, которая противоречит культурным константам, тем внелогическим понятиям, которые служат каркасом культурной традиции в любой ее модификации, призмой, сквозь которую человек смотрит на мир. Противоречит не конкретным формам выражения понятий, а их глубинному содержанию, бессознательным образам, которые лежат в основании рационализации опыта и превращения этого опыта в картину мира. Тем самым картина мира служит защитным барьером между внешней реальностью и культурными константами (этническим бессознательным).

Функция картины мира как защитного барьера двойная. Во-первых, она вытесняет из сознания и препятствует проникновению в бессознательные слои те представления, которые наносят ущерб целостности культурных констант, а во-вторых, контролирует обратные импульсы реакции бессознательного, направленные на внешний мир. В силу действия защитного барьера культурные константы никогда не обнаруживают своего содержания непосредственно. Член этноса сам не видит тех моментов, которые являются для него центральными и поэтому не в состоянии подвергнуть их критике. В его сознании они всегда всплывают лишь в виде представлений по поводу каких-либо событий, то есть максимально конкретно..

Культурные константы - это господствующие в данной культуре способы восприятия мира, механизмы снятия психологической угрозы со стороны внешнего мира обеспечивающие индивида культурно обусловленными схемами движения (действия в ситуации). Совокупность культурных констант образует центральную зону культуры или интериоризированный обобщенный культурный сценарий. Центральная зона адаптивна, представляет первичный слой психологической адаптации. На ее основе создаются адаптационно-деятельностные модели культуры, задающие необходимый алгоритм действия, вокруг которых кристаллизуется традиция.

Культура содержит в себе несколько уровней адаптации.

Первичная адаптация, когда защитным механизмом выступает сама культура, - такое первичное структурирование мира, которое дает саму возможность действовать. Результат первичной адаптации - формирование центральной зоны культуры, содержанием которой являются культурные константы. Ее основная функция состоит в защите от информации, идущей извне вовнутрь, из сознания в бессознательное.

Адаптация «центральной зоны» культуры к конкретным условиям создает процесс кристаллизации вокруг «центральной зоны» инвариантов картины мира, чем и осуществляет защиту от информации, идущей изнутри во вне, из бессознательного в сознание.

Искажение восприятия реальности носителями культуры (интенциональными личностями), т.е. невосприимчивость их к информации, которая противоречит содержанию их культурных констант - защита от внешней информации.

Дробление импульсов бессознательного, общие требования которого осознаются только в виде конкретных мотивов отдельных поступков, защита от бессознательного, когда информация идет изнутри во вне.

Таким образом, культура как поле и способ человеческого существования посредством коррекции восприятия делает мир более комфортным для индивида и тем самым выполняет адаптивно-защитную функцию